Рута Ванагайте: «Литва на государственном уровне участвовала в холокосте»
Материал с портала tut.by
Год назад журналист Рута Ванагайте выпустила в Литве книгу «Наши» об участии литовцев в массовых убийствах евреев. Власти объявили книгу проектом Путина и угрозой национальной безопасности, саму Ванагайте в интернете угрожали убить, она потеряла половину друзей. О том, почему многие литовцы до сих пор не могут примириться с неприятной правдой и зачем нужно сегодня «будить народ» ужасами 75-летней давности — в интервью портала TUT.BY с Рутой Ванагайте.
— Как вы решили написать свою книгу?
— Однажды я услышала лекцию литовского историка, которая меня потрясла. Обычно у нас говорят, что Литва в Холокосте не участвовала, а были какие-то изверги, они помогали нацистам. И если бы они не стреляли в евреев, то их бы самих убили немцы. А этот историк рассказал совсем другую историю: была пирамида убийств, она начиналась с литовского правительства, вся гражданская администрация и полиция участвовала в этом. Это были никакие не изверги, а обычные люди, которые служили в литовских батальонах. Меня это потрясло, потому что я никогда об этом не слышала.
Я знала, что у меня в роду были люди, которые работали в гражданской администрации и полиции. Но я никогда не думала, что они могли быть участниками Холокоста. Я попросила того историка встретиться еще раз, он отказался. Потом согласился, но только тайно. Потому что опасно было на эту тему говорить — официальная позиция Литвы совсем другая.
Я стала общаться со многими историками и увидела, что они пишут и говорят правду, но очень сухо, в академическом стиле. Мне захотелось написать правду в популярной манере, шокирующую правду, чтобы ее прочитали.
Мой издатель не хотел ее печатать. Он говорил, что сейчас не время, это будет на руку Путину и его пропаганде, которая говорит, что все прибалты — фашисты. Я спросила: а когда геополитическая ситуация изменится? А мы сидим и молчим. Если бы Путина не было, его надо было бы выдумать, это очень удобно.
Я сказала, что мне все равно, я напишу эту книгу. Издатель согласился с условием, что я никому не скажу заранее, чтобы на него не давили.
Они думали, что никто не будет читать, но первый тираж — 2000 экземпляров — раскупили за 48 часов.
— Вы говорили, что ваши родственники служили в администрации при немцах…
— Муж моей тети был шефом полиции в одном городе, мой собственный дедушка составлял списки евреев, советских активистов, которые потом были убиты. Он потом был сослан и умер в ссылке. У меня одна надежда, что он не знал, из-за чего эти списки составлялись.
— Отношение к дедушке изменилось?
— Я его не знала. Но до этого он для меня был героем, а потом перестал им быть. После того как он составил эти списки, он в вознаграждение получил двух советских военнопленных работать у него на участке.
— Вы много ездили по местам расстрелов, опрашивали свидетелей Холокоста. Расскажите об этих поездках.
— Со мной подписался на эту авантюру известный [израильский] охотник на нацистов Эфраим Зурофф. Он сказал: «Я враг Литвы, наследник убитых, ты наследница людей, которые убивали. Давайте сядем в машину, не будем бить друг друга, поищем правду на местах». Мы с ним объехали где-то 40 мест: 30 с чем-то — в Литве, 7−8 — в Беларуси.
Мы решили поехать и в Беларусь, потому что один батальон литовский так хорошо работал, что немцы отослали их к вам. И в 15 белорусских местах они убивали евреев. Им тоже сказали, что они едут убивать советских активистов, ну что, у активистов оказались длинные бороды и глаза потемнее. И они убивали.
— Свидетели тех событий хотели с вами говорить?
— Никто не отказался. И они все помнят. Есть такой интересный психологический феномен — называется импринтинг. Если кто-то в раннем детстве или юности испытал очень серьезное потрясение, оно остается на всю жизнь в памяти, в малейших деталях. Живых преступников, наверное, уже не осталось, им, может быть, под сто лет. Но свидетелям тогда было по 7−10−12 лет. Сейчас им 80−85, и они все прекрасно помнят.
Только один человек согласился дать свое имя, остальные боялись.
Они говорили: «Придут и убьют». Я спрашиваю: «Кто?». Они говорят: «Литовцы».
Все думали, что эти убийства происходили только у них в деревне, что этого не было по всей стране.
— Как происходили эти убийства?
— Это был 1941 год. Литовская власть встретила немцев с распростертыми объятиями, создала гражданскую администрацию, чтобы работала на нацистов. Сразу организовали батальоны, которые были посланы убивать. Во время оккупации в литовской гражданской администрации работали 600 немцев и 20 тысяч литовцев. Многих евреев убивали местные полицейские.
— То есть это люди, которые работали там же до войны?
— Они работали до первой советской оккупации (до 1940 года. — Прим. TUT.BY), после прихода нацистов их взяли обратно.
— Они шли убивать своих соседей, которых знали годами?
— Да, да.
— Были отказы?
— Немного, но были. Отказаться можно было. Вообще в полицейских батальонах люди были добровольцами. Я находила свидетельства, когда и в Беларуси литовцы отказывались стрелять. Офицеры, когда видели, что у них трясутся руки, отбирали ружье и отгоняли просто охранять. Они боялись, что если у человека сдадут нервы, он может развернуть ружье и направить в офицера.
— Были последствия за отказ?
— В Беларуси их сажали в карцер на вечер. Но больше ничего. И, конечно, они не получали денег и того, что можно было награбить. У некоторых не выдерживали нервы, они уходили оттуда в другие батальоны.
— Почему люди массово соглашались на это идти?
— Они думали, что идут служить родине. Власть сказала, что это начало возрождения национальной армии. Они получали одежду, еду, могли получать немножко денег, брать золотые кольца, зубы. Шли с бедноты, их затянули в это.
Сначала они шли бороться с советскими активистами, потом охранять какие-то места, потом конвоировать. А потом вдруг они оказались у ямы и должны были стрелять.
Старосты деревень составляли списки, немцы издавали указ всех задержать. Два-три дня их держат в синагоге или сарае. Потом их уводят и расстреливают. И когда ты уже участвовал в чем-то, уже сложно перед расстрелом сказать: нет, я не буду.
— В книге вы приводите шокирующие детали этих преступлений: про золотые зубы, которые потом от убитых евреев переставляли литовцам, их вещи, которые раздавали населению. Это сознательный ход?
— А как разбудить народ? Конечно. Все думали, что это просто статистика — 200 тысяч человек. Для того чтобы люди поняли, почувствовали сердцем, им надо показать чьи-то зубы, чьи-то разбитые о дерево детские головы. В некоторых местах в детей не стреляли, они похоронены с целыми черепами.
— То есть заживо?
— Да, хоронили живыми или били головой о дерево. Люди говорят, что в некоторых местах деревья выкрученные, потому что столько детских черепов о них ударили. Если говоришь об этом, любая мать уже не будет думать, что это просто статистика.
Пусть вся страна знает, что если дома, есть антикварные вещи, как у меня от бабушки, — кровать, шкаф и часы… Откуда я знаю, где она их купила? И купила ли? Моя бабушка жила в Паневежисе, там раздали еврейские вещи всем. Театр, школа, аптеки — все получили. И после этого осталось еще 80 тысяч вещей. Велосипеды, чашки, сумки, чемоданы, полотенца — что угодно. В городе жило 20 тысяч человек. Каждый получил в среднем по четыре вещи. Да, может быть, не все брали, но представляете, какой масштаб?!
В советское время приходишь к стоматологу, он спрашивал: ваше золото или наше? Откуда мы знаем, что это за золото? Врачи мне стали говорить, что золото из зубов убитых евреев стало появляться в 70-е. Люди их очищали и стали продавать.
— Как сами участники преступлений потом объясняли свои действия?
— Они говорили, что не виноваты. Они не говорили «евреи» или «советский житель», они называли тех, кого они убивали, «обреченными». Они чувствовали, что кто-то их обрек на гибель, и когда люди у ямы, то «если не я буду стрелять, то другой будет».
Есть очень типичный ответ участника расстрелов в 15 местах в Беларуси.
Вот люди ложились ничком, головой в землю, их стреляли, потом на них новая группа, их стреляли. И этого преступника спрашивал журналист: «Если отец с сыном легли, вы кого первого стреляете?». Он отвечал: «Мы же не звери какие-то, на глазах отца убивать сына. Отца первым, конечно, стреляли».
Притом они каждое воскресенье ходили на исповедь. У каждого батальона был свой ксендз.
— Какая позиция костела была в те годы?
— Весь антисемитизм начался с костела. В Литве католическая церковь была очень антисемитская, еще со Средневековья. Некоторые ксендзы в своих костелах говорили, что убивать нехорошо, некоторые прятали евреев, а некоторые — что евреи сосут кровь и убили Христа. И они отпускали грехи [батальонам] каждое воскресенье.
— Были случаи раскаяния?
— Я ни одного такого случая не знаю. Они чувствовали, что выполняли приказы, которые были даны офицерами-литовцами, а те выполняли поручения правительства.
— Как сложилась судьба тех, кто участвовал в расстрелах?
— У самых крупных преступников было достаточно денег, они знали, когда смыться, и они смылись на Запад. Многие из них жили очень нормальной жизнью в Америке. Они не говорили о своих преступлениях, все говорили, что беженцы.
Преследовать их начали очень поздно, и не могли, потому что преступления были совершены не в Америке и жертвы были не гражданами США. 15 человек выслали уже в независимую Литву, но Литва их не судила. Они были очень старыми, у одного — больная жена, другой — сам болел.
В советские годы некоторых сажали на пять лет за то, что они конвоировали евреев. Потом выпускали. А потом, когда кто-то из их соратников выдавал, что они участвовали в расстрелах, их вылавливали по второму разу. Некоторым давали высшую меру. Таких было где-то 25 человек всего. Некоторые участники карательных батальонов не были посажены и даже были реабилитированы. Значит, им было что предложить КГБ, может, кого-то сдали.
Типичный портрет участника Холокоста — это была беднота, безграмотные люди либо 1−2 класса образования.
— Вы не считаете смягчающим обстоятельством для этих людей, что так делали многие в те годы?
— Убийство не имеет никакого смягчающего обстоятельства.
Человек знал, что он делал, и делал это без всякой угрозы для собственной жизни. Это полное вранье, что у них за спиной стоял немец с пистолетом.
Муж моей тети счастливо умер в огромном доме с манговым деревом в Майами, во Флориде. Мы только знали, что он прятался в Америке под другим именем из-за каких-то историй с евреями. Он нам еще всю жизнь присылал джинсы. Потом я поехала туда и встретилась с его женой. Она больше всего в жизни ненавидела евреев. Нацистская пропаганда настолько в них сильно засела, что в 85 лет она говорила, что всех евреев нужно убить.
— Были истории спасения евреев в Литве?
— Конечно, были, от 1,5 до 3 тысяч человек. Но в убийствах участвовали 6 тысяч человек — конвоировали или стреляли. Где-то 15−20 тысяч участвовали в убийствах в гражданском смысле, помогали.
— Историк Илья Лемпертас, комментируя вашу книгу, сказал, что Литва не сильно выделялась из других оккупированных стран, а количество тех, кто спасал евреев, было даже выше среднего…
— Наша ситуация уникальна, потому что соседи убивали соседей. В Польше были концлагеря, в Литве их не было.
Такого масштаба, как у нас, не было нигде. Ведь на август 1941 года 90% евреев были еще живы, за три месяца убили 200 тысяч человек.
Только в октябре люди очухались и стали спасать евреев. Многие говорили, что хотели спасать, но боялись не немцев, а соседей. Многие люди думали, что немцы пришли навсегда, хотели им угодить.
Было желание угодить, потому что они верили, что немцы дадут им независимость. А русских они ненавидели, потому что только что ссылки были.
— Что произошло за год после издания книги?
— Реакция была очень бурная. Литва поделилась на две части. Многие мои родственники и друзья сказали, что я работаю на евреев, на Путина. Кто-то говорил, что так евреям и надо, потому что они все работали на НКВД.
Молодое поколение страшно заинтересовалось, их шокировала книга, им было интересно почитать, они не представляли, что такое могло произойти.
Официальная Литва проигнорировала книгу. На ток-шоу и депутаты, и представители правительства говорили, что этот проект «координируется извне», намекая на Путина, что продолжение будет следовать, что огромные деньги были брошены на пиар. Это смешно, потому что издательство не потратило ни цента — книга вышла настолько скандальной, еще и все СМИ подключились.
Вершиной было, когда Департамент государственной безопасности сделал заявление, что моя книга — угроза национальной безопасности. Самое смешное, что потом посольство США связалось с ними и сказало: сбавьте газ, ребята, вы не знаете, что такое национальная безопасность, не надо таких заявлений.
— Было какое-то влияние на вашу повседневную жизнь? Потеряли ли друзей?
— Да, много. Из близких 10−12 людей — примерно половину. Они говорили мне: «Смотри нам в глаза и скажи, сколько тебе евреи заплатили». А мне издательство заплатило 1500 евро за полгода работы. Это весь гонорар, заработанный на Холокосте (грустно улыбается).
На одной книжной ярмарке начитались угрозы в интернете, что меня надо убить, и наняли мне телохранителя. Три дня стоял человек рядом со мной с утра до вечера, очень приятно было.
— Что вы отвечаете тем, кто говорит, что не надо выносить сор из избы?
— Говорю, что зрелая нация не должна все время считать себя либо жертвой, либо героем. И для того чтобы это не повторилось, нужно знать, что это произошло с нормальными людьми, а не с извергами.
— Не жалеете, что потеряли близких людей?
— Конечно, жалею… Я сейчас не могу восстановить с ними контакты, потому что они открылись как люди с огромными предрассудками. Я могу говорить о чем-то, но только не об этом.
Мои дети, 22 и 28 лет, они не читали эту книгу, но они сказали, что гордятся мной. Они чувствуют, что мама какую-то миссию выполнила историческую. Молодое поколение вообще здраво отнеслось. Над сыном шутят друзья: «Давай ты плати за пиво, раз у твоей мамы столько денег от Путина» (смеется).
— После выхода книги вы отказались давать интервью российским СМИ. Почему?
— Не хотела, потому что это подогреет подозрения, что я работаю на пропаганду Путина. До этого Первый канал использовал другой мой проект в одном сюжете, очень отвратительном, так что я знала, с кем имею дело.
— Каких перемен вы хотели увидеть в литовском обществе по итогам вашей книги?
— Чтобы в школьных программах было больше одного урока и чтобы было объяснено, кто и почему это сделал. А не легенда, что некоторые изверги сотрудничали с нацистами.
Литовские историки уже все написали, но в школьных программах этого нет.
Нужно разрушить памятники убийцам. В четырех-пяти местах в Литве стоят памятники людям, которые стреляли и руководили этим, в том числе и в Беларуси. Они после войны стали воевать за литовскую независимость (против советских войск. — Прим. TUT.BY). Но никто не спрашивает, что они делали до этого.
Нужно признать, что Литва на государственном, гражданском и военном уровне участвовала в Холокосте.
— Вы считаете правильным уголовно преследовать преступников, когда им уже по сто лет?
— Да. А почему не было скидки на возраст тем, кого убивали? Пусть посидит в тюрьме, поразмышляет. Но уже поздно, уже никого нет.
Но сейчас происходит другое. Есть два места расстрелов, где до сих пор лежат кости, которые государство отдало под приватизацию. В одном организуются разные праздничные мероприятия, в Каунасе. А другое, в 12 км от Вильнюса, сейчас отдается в продажу. Государство решило, что могила очень маленькая, потому что там всего 1159 человек лежит. Я подняла скандал из-за этого, но протестов пока нет.
Люди еще не осознали, что это были наши. У меня сознательно такая обложка. Посмотрите. Вот два человека, скажите, кто из них еврей?
— Правый больше похож.
— Вот видите. Человек слева два раза представлял Литву на Олимпийских играх — на велогонках.
Значит, он был «достаточно хорош» для нас, чтобы Литву представлять, но недостаточно хорош, чтобы жить.
А человек справа руководил карательным батальоном, на его совести где-то 70 тысяч жизней. Выглядят, как два брата.
Но люди говорят: это не наш, потому что он еврей, и это не наш, потому что он убийца. А правда в том, что оба — наши.