Тема моего выступления заявлена как «Восточное партнерство: балтийский вариант». Безусловно, это будет взгляд из России. Как мне кажется, «Восточное партнерство», которое сейчас продвигает Литва, это не совсем та программа, которая появилась в 2009 г.,и изменения во многом связаны именно с отношением официального Вильнюса к России.
Чтобы увидеть трансформацию, которую переживает сейчас программа «Восточного партнерства», полезным будет взглянуть на то, в каком виде она предлагалась изначально Польшей и Швецией, ее непосредственными инициаторами.
Идея ВП уходит своими корнями к инициативе «Восточного измерения» Общей внешней политики и политики в области безопасности ЕС (EU Common Foreign & Security Policy), активно продвигавшейся Польшей в период ее подготовки к вступлению в ЕС в 2002–2004 гг. Польша в этом отношении следовала примеру Финляндии. Последняя в 1997 г., будучи новичком в ЕС, предложила идею «Северного измерения» с целью захватить инициативу в отношениях Европы с Россией и, тем самым, «застолбить» свою нишу во внешних сношениях Евросоюза.
Варшава также претендовала на некий «культурно-цивилизационный мост» в отношениях ЕС с Беларусью, Украиной и Молдовой (географически тогда польская инициатива охватывала лишь эти три страны, однако в перспективе рассматривалась даже возможность подключения к проекту ряда приграничных районов России, скажем, Калининграда).
Изначально наполнение программы «Восточного партнерства» фокусировалось на принятии странами–членами ВП технических стандартов ЕС, создании зон свободной торговли между ЕС и ними, повышении эффективности работы госаппарата и пр. В соответствии с этим были выделены четыре основных приоритета преобразований в странах-партнерах и одновременно их сотрудничества с Евросоюзом:
• Демократия, совершенная система управления и стабильность (административные реформы, антикоррупционные меры, обучение управленческого аппарата, развитие институтов гражданского общества, свободных СМИ и пр.).
• Интеграция с отраслевой экономической политикой ЕС, включая создание зон свободной торговли (но, что важно, лишь по мере успешной гармонизации законодательства с правовой базой ЕС).
• Энергетическая безопасность (меры по обеспечению надежного энергоснабжения как стран-партнеров, так и ЕС, энергосбережение и развитие источников возобновляемой энергии).
• Развитие контактов между людьми (либерализация визового режима при одновременном обеспечении мер по пресечению незаконной миграции).
Другими словами, программа «Восточного партнерства» изначально представлялась Европой как своеобразный велосипед, одна педаль которого – политические реформы, а другая – экономические и гуманитарные преференции.
Страна-участник программы, нажимая сначала на педаль политических реформ, получала возможность «надавить» и на экономику – тем самым страна-участник программы должна была двигаться в Европу. В меморандуме ЕС по ВП от 5 мая 2009 г. разъяснялось, как будет применяться этот принцип «кондициональности»: «…то, насколько мы продвинемся в отношениях с каждой страной, будет зависеть от прогресса, достигнутого партнерами на пути реформ и модернизации. Совершенно ясно, что суть Восточного партнерства заключается в общих интересах и ценностях».
Политико-экспертное сообщество России на тот момент к инициативе «Восточного партнерства» отнеслось настороженно. Прежде всего, это было связано с энергетической составляющей ВП.
Но здесь важно отметить, что почву именно для политической настороженности создавали не европейские инициаторы проекта, а, скорее, сами участники - страны постсоветского пространства.
Так, к примеру, комментируя учреждение ВП, президент Грузии Михаил Саакашвили сказал, что включение Грузии в эту программу – «ответ Европы на войну Грузии и России в августе». «Мы становимся институциональной частью европейского пространства», – добавил он.
В первых же программных документах «Восточного партнерства» об этой проблеме не говорилось, как и вообще о России. Более того, представители ЕС (в частности министр иностранных дел Польши Радослав Сикорски) в начале реализации проекта дали понять, что они выступают за участие Калининградской области в проектах по линии ВП.
То есть реформы в рамках Восточного партнерства, приближающие страны восточного приграничья к стандартам ЕС, рассматривалось как цель всего процесса вовлечения этого пространства в сферу большего влияния Европы, а не как средство для достижения третьих целей.
В настоящее время инициативу в реализации программы «Восточного партнерства» перехватывает Литва как председатель в ЕС во второй половине 2013 г. И в связи с этим заметны некоторые изменения в подходах к «Восточному партнерству». Связаны они, прежде всего с принципом кондициональности, который, как было показано ранее, лежал изначально в основе идеи «Восточного партнерства».
Это касается, прежде всего, отношений с Украиной и Белоруссией. Как известно, от этих стран зависит успешность грядущего ноябрьского саммита ВП и перед ними же стоит ряд условий, от которых зависит их прогресс в реализации программы «Восточного партнерства». Сейчас я не буду останавливаться на проблеме того, насколько справедливы эти требования – это отдельный вопрос, довольно субъективный, который в принципе в данном случае не столь важен.
Достаточно констатировать тот бесспорный факт, что и Вильнюс, и Брюссель считают эти требования справедливыми. Однако в последние месяцы заметны попытки литовского политического сообщества свести эти требования на нет.
Наиболее ярким примером можно назвать заявления председателя парламентского комитета по иностранным делам Бенедиктаса Юодки, который заявил, что один человек не может стоять на пути евроинтеграции, на пути процесса, в котором задействована целая страна. При этом политик в доказательство своих слов приводит примеры стран Западных Балкан, которые, по мнению Юодки, тоже не всегда соответствуют европейским ценностям.
Компромиссы Б.Юодка предлагал и в отношении Белоруссии. Однако в обоих случаях идеи не только не нашли поддержки у главы ЕП Мартина Шульца, но и встретили довольно жесткий отпор. Тем не менее, литовская дипломатия не сдавалась: вслед за Юодкой вице-министр иностранных дел Андрюс Кривас заявлял, что в июне может быть принято решение о временном снятии ограничений на въезд в ЕС министра иностранных дел Владимира Макея. Такое решение действительно было принято на этой неделе, 24 июня.
Почему же Литва инициирует эти изменения?
Я вижу два фактора, которые предопределили эти изменения подходов к странам «Восточного партнерства».
1. Программа ВП входит в контекст внешнеполитической доктрины официального Вильнюса. Чтобы увидеть основные принципы этой доктрины, достаточно взглянуть на недавнее обращение в Сейме Дали Грибаускайте, сквозь которое проходит мысль о том, что Литва даже спустя более 20 лет своей независимости все еще находится под угрозой со стороны России. Помимо этого, есть и другие доказательства, того что РФ на официальном уровне в Литве воспринимается как враг, или хотя бы как соперник, причем не только для Литвы, но и для ЕС и стран Восточного партнерства – эта идея выражена в докладе «Евразийский союз: вызов для Евросоюза и государств "Восточного Партнерства"», который был подготовлен экспертами, близкими к консерваторам, но выслушан и поддержан правящими социал-демократами.
Соответствующий контекст внешней политики Литвы заставляет идти Вильнюс на лоббирование в Брюсселе любых «льгот» для Украины и Белоруссии, лишь бы снизить через «Восточное партнерство» интенсивность отношений этих странах с РФ.
2. Литве на пути подготовки к ноябрьскому cаммиту «Восточного партнерства» не удается достичь поставленных ранее перед собой задач (главная среди них – реформы на Украине), на которых продолжает настаивать Брюссель. Отсюда и желание смягчать эти задачи.
А если нет прогресса по основным направлениям, то зачем тогда нужно "Восточное партнерство"? Сама программа может помочь странам-участницам перенять некоторые технические, экономические стандарты. Но это возможно лишь в случае, если она не будет подменена идеологическим проектом.
Получается, что в настоящее время из-за качества менеджмента при реализации «Восточного партнерства» концепция программы претерпевает серьезные изменения, которые связаны с отказом от основополагающего в данном случае принципа кондициональности.
Литва, добиваясь достижения своих целей, выхолащивает таким способом главные механизмы программы ВП. В таком случае правомерно возникает вопрос – каково будущее «Восточного партнерства»?
Выступление в рамках круглого стола "Литва во главе ЕС: ожидания и возможные итоги", состоявшегося 27 июня в БФУ им. И.Канта (Калининград)