Фрагментация и интеграция: итоги 2016 года на постсоветском пространстве

Уходящий год стал юбилейным для постсоветского пространства. Кризисы и совместные проекты, успехи и неудачи на территории бывшего СССР RuBaltic.Ru обсудил с политологом и доцентом РГГУ Александром ГУЩИНЫМ:

«ЖАЛЕТЬ ОБ ЭТОМ РАСПАДЕ НЕ СТОИТ»

– Александр, какие события и процессы, идущие в 2016 году, можно назвать ключевыми и наиболее значимыми для постсоветского пространства? 

– Начать хочется с того, что в 2016 году был 25-летний юбилей постсоветского пространства. В декабре вспоминали годовщину Беловежских соглашений, прекративших существование Советского Союза, и последовавшую за ней Алма-Атинскую декларацию, определившую основы и характер СНГ. Настал хороший момент подвести итог и посмотреть в будущее. Итог этот очень многогранен, неоднозначен. С одной стороны, можно говорить о прошедших 25 годах как о пространстве фрагментации. С другой стороны – как о пространстве интеграции. Оба процесса соседствовали друг с другом, взаимно переплетались. Интеграционные процессы сегодня присутствуют. Несмотря на то что СНГ превратилось в аморфную организацию, есть ЕАЭС, ОДКБ, различные форматы разноскоростной интеграции, которые всё-таки как-никак, но работают, хотя и не без проблем.

Но в целом спустя 25 лет можно сказать, что постсоветское пространство – распавшийся регион, именно уже распавшийся, а не распадающийся, хотя, думаю, многие со мной не согласятся.

И жалеть об этом распаде не стоит. Конечно, если понимать постсоветское пространство в историческом плане, то кажется, что его распад – это синоним ухода России. В какой-то степени это так и есть, но дело в том, что мне представляется, что и сама Россия должна (и уже делает это) иметь разные повестки для разных макрорегионов внутри того, что мы называем постсоветским пространством. Не стоит держаться за единство как за что-то сакральное. Напротив, новые вызовы диктуют и новые подходы, и новые возможности для России. Сегодня скорее можно говорить о трёх макрорегионах – Южном Кавказе, Центральной Азии и западной части постсоветского пространства, – нежели о едином пространстве. Даже несмотря на отдельные скрепляющие элементы вроде зоны свободной торговли СНГ или фактора русского языка, который по сравнению с 1990-ми годами постепенно уходит в силу миграционных процессов и смены поколений, что особенно видно на примере Центральной Азии.

Что касается событий 2016 года, первым надо упомянуть продолжение попыток урегулирования украинского кризиса. Пока, конечно, они были неудачными. Мы видим, что по итогам встречи «нормандской четвёрки» в Берлине 19 октября было выработано решение о «дорожной карте», но продвижения никакого нет. Все, в том числе украинское руководство, делавшее однозначную ставку на Клинтон, ждут, что будет делать новая американская администрация. В контексте кризиса наблюдается ослабление позиции Украины перед лицом европейцев и постепенная негативизация отношения к Украине со стороны многих европейских элит. Не то чтобы ситуация полностью изменилась, но ощущаются последствия референдума в Нидерландах (в апреле голландцы проголосовали против ассоциации Украины с ЕС – прим. RuBaltic.Ru) и то, что пока украинцам не был предоставлен безвизовый режим с Евросоюзом, а самое главное, то, что украинская элита пока оказалась не вполне готова к реализации тех лозунгов, которые выдвигались на Евромайдане. Оказалось, что сотрудничество с ЕС – это не улица с односторонним движением, как думали многие в Киеве.

Вторая тенденция – начало транзита власти в Центральной Азии. Первый шаг – Узбекистан. Многие эксперты говорили, что это будет сложный и рискованный момент, однако транзит власти осуществился достаточно мирно и спокойно. Видно, что узбекские элиты пока находятся в балансе друг с другом. Более того, новый президент Шавкат Мирзиёев выдвинул ряд инициатив по улучшению отношений с соседями – в частности, с Таджикистаном, с которым у Узбекистана достаточно сложные отношения.

Третий аспект, который я бы выделил, – это Южный Кавказ, эскалация Карабахского конфликта, последующее замирение сторон и новое введение конфликта в «замороженную» фазу. К сожалению, в Карабахе не просматривается быстрых перспектив урегулирования.

Четвёртый фактор на постсоветском пространстве – очень сложные переговоры в 2016 году по ценам на газ между Россией и Беларусью. Попытки дальнейшей институционализации ЕАЭС пока встречают определённое сопротивление в силу разных позиций членов Союза по отдельным вопросам. Продвижение по этому треку в целом достаточно медленное. Дополнительно можно выделить ещё и выборы в Молдове и Приднестровье. Молдавские выборы показали, что страна разделена на условно прозападную и условно пророссийскую части. Скорее всего, Молдове предстоит несколько новая конфигурация политического курса, хотя однозначного изменения вектора Молдовы в сторону России не предвидится. Выборы в Приднестровье же, вероятно, помогут перезапустить процесс переговоров между Молдовой и ПМР и, возможно, скажутся на возобновлении формата «5+2», хотя для многих в ПМР, несмотря на кажущуюся однозначность результата, итоги выборов видятся рискованными с точки зрения сохранения статуса.

«НЕ ХВАТАЕТ ДИСЦИПЛИНЫ»

– Разберём эти аспекты более подробно, начнём с евразийской интеграции. В 2016 году участники ЕАЭС дружно отмечали, что интеграция развивается, идёт своим чередом. Стороны были преисполнены оптимизма относительно ЕАЭС. В то же время отмечается множество проблем, есть претензии к Евразийской экономической комиссии. На одной из встреч белорусский лидер говорит, что евразийский проект, по сути, напоминает «топтание на месте». Так в 2016 году ЕАЭС всё-таки больше шёл вперёд или «топтался на месте»?

– Развитие было очень медленным. По отдельным вопросам и группам товаров, как, например, по фармрынку, продвижение есть. Удалось с большим трудом согласовать итоговый проект Таможенного кодекса ЕАЭС. Однако в целом говорить, что в 2016 году ЕАЭС сделал какой-то шаг вперёд, не приходится. Лишь частично создан рынок труда, но говорить о том, что создан рынок капитала или тем более услуг, и близко не приходится. Нет продвижения по единому образовательному пространству. Каждая страна зачастую сама по себе решает свои внешнеполитические и экономические задачи даже тогда, когда они напрямую связаны с ЕАЭС, как, например, вступление Казахстана в ВТО, девальвации в странах ЕАЭС и так далее.

На мой субъективный взгляд, ЕАЭС не хватает макрорегулятора, ведь ЕЭК выступает как координатор, но, строго говоря, жёсткой дисциплины в ЕАЭС нет.

Председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер

ЕАЭС пока не воспринимается внешними игроками, прежде всего ЕС, примером чего служит ответ Жан-Клода Юнкера на письмо ЕЭК. Да и Китай, несмотря на признание ЕАЭС, предпочитает двусторонние форматы. Многими экспертами на Западе ЕАЭС воспринимается именно как политический проект, проект реинкарнации прошлого, ресоветизации, о чём часто говорят и в странах – партнёрах России по ЕАЭС. По-прежнему остро стоит вопрос о дисбалансе внутри ЕАЭС с точки зрения перекоса в сторону сырьевых экономик.

Возникает также проблема прагматизации участия России, ведь очень часто мы слышим о геополитике, но мало кто говорит об экономике, а сколько Россия получает и сколько отдаёт? Оказывается, что Россия очень много платит за своих союзников в разных вариантах. Понятно, что если Россия претендует на роль геополитического игрока, то она должна обеспечивать в том числе и помощь, но тогда надо чётко понимать, что мы получаем взамен, и тут встаёт опять вопрос о соотношении экономики и политики. Ни в коем случае не склонен рассуждать о том, что мы должны покупать политическую лояльность, но, согласитесь, Россия должна чётко понимать, что она просит в обмен на свою помощь и субсидирование экономик партнёров, как правило слабых и маленьких, и пока ясности и чёткости в этом вопросе не просматривается. Я тоже за то, что ЕАЭС – это прежде всего экономический союз, но нельзя ничего абсолютизировать. Прагматизм – вовсе не синоним экономизма и экономического детерминизма, в нём есть и политическая составляющая. И Россия, как великая политическая держава, не может не принимать во внимание политические факторы, о чём должны помнить и наши партнёры.

Мне лично странен и принцип консенсусного голосования при том факте, что экономика России намного больше всех остальных стран, вместе взятых. Многие эксперты высказывают сомнения в правильности данного подхода. С другой стороны, принцип есть принцип – никуда не денешься. Кроме того, в этом контексте очень важен фактор опасений: любые попытки отстоять свои права или получить преференции очень часто вызывают болезненную реакцию, основанную на обвинениях в «имперскости» или в попытке диктовать свои условия. Эти объективные процессы во многом связаны с тем, что по-прежнему идёт период формирования наций и государств, это во многом результат роста, но России тоже надо это учитывать. Заявления некоторых российских политиков и «экспертов», как недавнее заявление уходящего со своего поста руководителя РИСИ Леонида Решетникова в отношении Беларуси, никак, на мой взгляд, позитивному восприятию России не способствуют.

Пока нет и особого продвижения в контексте сопряжения с Китаем. Китай не рассматривает ЕАЭС как единую структуру и стремится решать проблемы с членами ЕАЭС на двусторонней основе. Зона свободной торговли же с Китаем России не выгодна, если речь идёт не об услугах, а о товарах: это будет серьёзный удар по всем нашим стараниям в области модернизации и импортозамещения. Сам же «Экономический пояс Шёлкового пути» (ЭПШП) сегодня просто идея. Пока непонятно, что она в себя будет включать и вообще дорастёт ли до проекта. Китай как вкладывал инвестиции и занимался проектами, так и занимается – что с ЭПШП, что без него. Концепты же, связанные с ролью ЕАЭС в контексте «Большой Евразии», остаются только концептами, хотя их обсуждение тоже важно, в том числе и на втором треке дипломатии, так как многое начинается с идеи, даже если она изначально кажется трудно реализуемой.

– Периодически скептики утверждают, что ЕАЭС не имеет особого смысла без участия Украины, так как он задумывался как модель удержания Украины на российской орбите. 2016 год эту мысль подтвердил или опроверг?

– В какой-то степени подтвердил. Сейчас, конечно, нельзя утверждать, будто ЕАЭС – полностью несостоявшаяся структура, нет. Евразийская интеграция функционирует; по отдельным направлениям достигнуты успехи. Хотя ЕАЭС как бы перескакивает через этапы. Если брать различные пространства интеграции, то какие-то созданы частично, какие-то вообще не созданы. Если брать степени интеграции, в одних случаях интеграция находится на более далёкой стадии, в других – практически нет подвижек. ЕАЭС существует во множественности точек роста, во множественности форматов продвижения. Нельзя точно зафиксировать, на какой стадии сейчас находится евразийская интеграция, – это «плавающий» процесс.

Разумеется, ЕАЭС с Украиной и без Украины – совершенно разные вещи. В западной части Союза фактически есть только Беларусь, которая сильно завязана на Россию по экспорту и другим параметрам. Остальное – это страны Центральной Азии. Даже привлечение в ЕАЭС Таджикистана и Узбекистана (которое вряд ли произойдёт) к какому-либо прорыву для организации не приведёт. Сильных партнёров, кроме Казахстана, который по сырью и зерну конкурент России, у Москвы пока нет. Поэтому, как бы мы ни оттачивали механизмы сопряжения внутри Союза, без Украины ЕАЭС выглядит не так мощно, как бы он выглядел с ней. Кстати, в политическом плане тоже. Ось Москва – Киев в рамках ЕАЭС давала бы совершенно другой расклад на переговорах с внешними партнёрами – Китаем и КНР. Без Украины ситуация меняется, ЕАЭС имеет более слабые очертания.

«УКРАИНА ДЛЯ ЕВРОПЫ УШЛА НА ВТОРОЙ ПЛАН»

– Создаётся впечатление, что украинский конфликт перешёл в патовую стадию. Периодически идёт локальная эскалация на линии фронта. Стороны как совсем по-разному интерпретировали выполнение Минских соглашений, так и продолжают это делать. Политическая реформа застопорилась. На Украине реально сложился пат или были подвижки, которые не все заметили?

– Подвижек было две, относительных. Первая – победа Трампа в США. Это меняет конфигурацию отношений между нынешней украинской властью и новой американской администрацией. Постсоветское пространство всё-таки не будет приоритетом Белого дома. Здесь, конечно, нужно сделать оговорку, что многое будет зависеть от отношений Трампа с Путиным, от того, как сработаются администрации, от личностного фактора. Всё может меняться. Но, так или иначе, для украинской стороны был сильным ударом тот факт, что президентом не стала Клинтон.

Вторая подвижка – европейские партнёры Украины недовольны уровнем коррупции в Киеве, медленным ходом реформ, недовольны тем, что Украина затягивает выполнение Минских соглашений, по крайней мере в части политического урегулирования. Не случайно появляются различные формулы по Донбассу: в прошлом году был «план Мореля», потом – «формула Штайнмайера». Заявления МИД ФРГ по Украине стали более сдержанными. 

Что касается непосредственно Минских соглашений, вы правы – ситуация патовая. Украина ставит во главу угла пункты о безопасности, разведении вооружённых сил и не продвинулась в реализации политической части договорённостей. Если не будет внешнего принуждения, в первую очередь со стороны американцев, Украина продолжит затягивать исполнение политической части Минских соглашений.

– Вы говорите о негативизации образа Украины среди западных партнёров. Уверен, если Вы скажете об этом самим украинцам, они будут это отрицать. Наоборот, станут заявлять о полном взаимопонимании с Евросоюзом и НАТО. Тем более, что не так давно МВФ одобрил третий транш финансовой помощи Киеву. Поэтому нет негатива, за исключением нескольких обидных публикаций в западных СМИ о коррупции, да и те – гибридная война. Что Вы можете ответить?

– Мне тут отвечать нечего. Ответят им сами украинские эксперты, так как в течение 2016 года изменились оценки экспертного сообщества во многом в самой Украине. Власть-то может что угодно говорить, но многие известные украинские эксперты, даже не замеченные в особых симпатиях к Кремлю, негативно оценивают то, что за год удалось сделать украинской дипломатии на европейском треке. Прямо признаётся наличие определённых проблем с образом Украины, одно из следствий – итоги голландского референдума. То, что не ведётся борьба с коррупцией, влияет на восприятие Украины во всём мире.

«Украинские вопросы» в Европе ушли на второй план на фоне других тем – миграции, ситуации на Ближнем Востоке, грядущих выборов в Германии и Франции. Это очевидно. Да, поддержка Украины продолжается, очередной транш предоставлен – это факт. Но есть и другие моменты – например, на 2017 год отложен безвизовый режим. Вероятно, он в каком-то виде будет, но его отложили. Параллельно в Нидерландах до сих пор решается вопрос о ратификации Соглашения о евроассоциации, голландцы выдвигают свои условия. Это всё, безусловно, сказывается на общей картине. Есть у Украины и проблемы с отдельными странами, такими как Польша, с которой имеются разногласия по исторической политике.

На мой взгляд, украинская дипломатия совершила два главных просчёта.

Первый – недостаток выстраивания двусторонних отношений с европейскими странами. Вся работа в основном была сосредоточена на брюссельском направлении в ущерб двусторонним отношениям. Второй просчёт – внешняя политика не была в достаточной степени диверсифицирована в сторону поддержания отношений со странами СНГ, Азии, Южной Америки. По неевропейскому направлению работа велась мало. 

«НЕ БЫЛО ОСОБОЙ ТУРБУЛЕНТНОСТИ»

– Мы видели теракт в Бишкеке, несколько выступлений в Казахстане, апрельскую войну в Карабахе. Можно ли сказать, что в 2016 году обстановка на постсоветском пространстве стала менее стабильной?

Не могу назвать это всё чем-то из ряда вон выходящим. Произошедший кризис в Карабахе, события в Актобе и так далее, безусловно, трагичны, однако в прошлые годы на постсоветском пространстве происходили более масштабные события и события, имеющие большее значение для региона. В 2008 году – конфликт России с Грузией. 2014 год – начало войны на Донбассе; явно ничего подобного не было в 2016 году. Случившиеся теракты особых последствий не имели. Карабахский вопрос – да, имела место серьёзная эскалация, но она была достаточно быстро локализована. Я бы не стал говорить, что 2016 год был годом особой турбулентности, особенно на фоне прошлых лет. 

Продолжение интервью и прогнозы основных тенденций на постсоветском пространстве читайте на сайте RuBaltic.Ru через неделю – 5 января 2017 г.