«Русским Латвии стеклянный потолок не дает достучаться до небес»

В начале 1990‑х годов в Латвии из системы государственного управления была выдавлена значительная часть русскоязычных сотрудников по причине их безгражданства и невладения ими латышским языком. Через 25 лет в стране выросло новое поколение русских людей, большую часть которых нельзя упрекнуть в слабом владении латышским языком. Изменилось ли что-то кардинально в системе госуправления, есть ли у русских жителей страны возможность занимать руководящие должности, или же все их попытки упираются в «стеклянный потолок»? Об этом портал RuBaltic.Ru побеседовал с сопредседателем партии «Русский союз Латвии» Мирославом МИТРОФАНОВЫМ.

— Мирослав Борисович, на прошлой неделе исполнилось ровно пять лет с момента проведения референдума о предоставлении русскому языку статуса второго государственного. Как Вы считаете, изменилось ли за это время положение русского населения Латвии?

— Реальное положение мало изменилось, хотя ухудшились законодательные рамки. В качестве мести за языковой референдум была принята преамбула Конституции, закрепившая на уровне основного закона доминирование латышской этнической нации. В то же время ухудшение региональной экономической и геополитической ситуации перевесило негативное влияние внутренней политики. 

Кризис и нестабильность усиливают вымирание и эмиграцию, которые в сумме в несравнимо большей степени влияют на судьбу русскоязычных в Латвии, чем та же преамбула Конституции.

Что касается общего эмоционального фона, сложившегося вокруг референдума, то здесь надо разделять отношения на бытовом и на политическом уровне. Отношения между простыми людьми быстро нормализовались. А вот правящая национальная элита не успокоилась и предприняла карательные действия. Ее ответ на референдум был выдержан в варварском, азиатском духе. Если бы референдум с подобным исходом произошел бы в зрелом демократическом обществе, то реакцией на него со стороны властей был бы поиск компромиссов с проигравшей стороной.

Ведь 25% граждан, высказавшихся за придание официального статуса своему родному языку, — это, конечно, не большинство, но заметная часть общества. При развитой демократии было бы предложено решение, учитывающее мнение четверти граждан, — скажем, региональный статус для русского языка в тех самоуправлениях, где это актуально. Но латвийская демократия оказалась способной лишь на примитивный ответ: большинство отнимает у меньшинства всё до конца и ничем не делится. 

Русский язык остался в статусе иностранного, была изменена Конституция в целях закрепления этнического характера государства, а позже последовал фактический запрет на референдумы.

Правда, последнее решение стало ответом скорее на нашу попытку организовать общенародное голосование для решения проблемы неграждан в 2011–2013 годах.

— Только ли законы определяют реальное положение русского населения Латвии?

— Сохранение режима этнической демократии строится не столько на формальных запретах, сколько на «неписаных законах» и сложившейся практике. Есть старый анекдот про силу традиций: обезьян сажали в клетку, бросали им связку бананов и если кто-то тянулся к бананам, то всех обливали водой. После того как обезьяны прекращали попытки достать бананы, одну из них заменяли на свежего примата, а когда вновь прибывший пытался полакомиться бананами, то остальные начинали его отгонять, так как не хотели оказаться под струей воды. Когда постепенно заменили всех, то получилась ситуация, когда в клетке уже нет обезьян, которых изначально поливали водой, но всё равно никто не решается брать бананы…

В Латвии дискриминационные ограничения, касающиеся гражданства и языка и введенные в 90‑х годах, настолько глубоко подействовали на общественное сознание, что сейчас, несмотря на то что многие преграды сняты, традиция не пользоваться правами осталась. В начале 90‑х большинству русских отказали в гражданстве. Потом натурализация стала возможной, но за прошедшие десятилетия в сознании части неграждан укоренилась традиция на гражданство даже и не претендовать. В течение 90‑х годов существовал запрет на использование русского языка в частной сфере. Потом он был отменен, и вывески на двух языках, латышском и русском, стали легальными. 

Однако укоренилась традиция не использовать и это право, поэтому уличной рекламы на русском языке вы в Латвии не увидите. «Обезьяны в голове» продолжают запрещать пользоваться возможностями.

— А что насчет доступа русскоязычных к трудоустройству в сфере госуправления, там, по Вашему мнению, такая же ситуация?

— Похожа, но не совсем. Помимо традиции «не претендовать», в этой сфере есть еще и неписаные правила, ограничивающие карьеру тех, кто решает всё же поступать на госслужбу. Напомню, что в начале 90‑х годов из госаппарата оказались изгнанными при помощи законов о языке и гражданстве большинство русских чиновников и специалистов. По прошествии 25 лет эта сфера остается преобладающе латышской.

В 2002 году нынешний депутат Европарламента Артис Пабрикс, будучи ассоциированным профессором политологии Видземской высшей школы, опубликовал исследование, посвященное этнической дискриминации в области занятости. По его данным, удельный вес русских работников министерств составлял лишь 6% при их доле в 17% среди граждан Латвии. В своих выводах он высказался за более широкое привлечение этнических меньшинств к работе в госучреждениях.

С момента исследования прошло 14 лет. С тех пор еще более увеличилась пропорция русских Латвии, для которых не существует ограничений по гражданству и языку для поступления на госслужбу. Наша молодежь в большинстве своем гражданством обладает и латышским владеет. Однако кардинальных изменений в госсекторе так и не произошло. Основательных исследований на эту тему давно не было, но некоторые выводы можно сделать при помощи простого подсчета.

Я просмотрел телефонный справочник Министерства финансов и обнаружил, что удельный вес нелатышских имен и фамилий составляет в нем около 20%. Это больше, чем было во времена исследований Пабрикса, но еще далеко не соответствует доле русскоязычных граждан среди граждан Латвии (28%). Ситуация в другом важнейшем учреждении, Министерстве образования и науки, почти не изменилась. Тот же подсчет дает результат в 90% работников с латышскими именами и фамилиями.

При этом на руководящих должностях — скажем, начальников департаментов — нелатышей практически нет. 

Можно сделать вывод, что для русских доступ в госаппарат не закрыт, как это фактически было в начале 90‑х, но дорасти наша молодежь на госслужбе может только до определенного уровня, а потом рост упирается в «стеклянный потолок». Ограничений по закону нет, а по факту этническая дискриминация присутствует.

— Но как же пример Вячеслава Домбровского, получившего гражданство Латвии в порядке натурализации и несколько раз становившегося министром?

— Домбровский получил свой пост не в результате карьерного роста в исполнительной власти, а благодаря политическому избирательному процессу. Эта была кратковременная попытка самоорганизации латышских либералов, в рамках которой несколько русскоязычных политиков сделали быструю карьеру. Но это окно возможностей закрылось после развала Партии реформ. Победившая консервативная часть латышской элиты русских в свою среду практически не допускает. Не случайно тот же Домбровский принял решение уйти из политики, хотя он был успешным министром.

Возвращаясь к «стеклянному потолку», существующему в исполнительной власти, можно заметить, что он расположен где-то на уровне руководителей департаментов министерств. То есть экспертами, советниками, техническими специалистами русские в госаппарате работают и их количество пусть медленно, но увеличивается. 

Однако на уровне, где принимаются политические решения, нелатышское происхождение становится почти непреодолимым препятствием для дальнейшего роста. «Стеклянный потолок» не дает «достучаться до небес».

— Интересно, а куда смотрит «просвещенная Европа», ведь с точки зрения европейской практики это совершенно ненормально?

— Европа долгие десятилетия строила «социальные лифты» не только для людей из низших слоев населения, но также для своих национальных меньшинств и иммигрантов. Однако в разных странах Западной Европы эта установка реализовывалась с разным успехом.

Если мы посмотрим на Францию, то ее модель интеграции, предполагающая жесткую ассимиляцию и непризнание этнических различий, привела к появлению конфликта между основным населением и иммигрантами второго-третьего поколения, которые являются гражданами страны и говорят только на французском языке, но ненавидят свое государство и регулярно устраивают погромы. В свою очередь, в Германии и скандинавских странах интеграция в предыдущие десятилетия проходила более аккуратно и обеспечила более-менее гармоничные отношения в обществе.

Эту разницу надо принимать во внимание, когда мы говорим о критическом взгляде Европы на Латвию. Если сравнивать с Францией, то у нас внешне сосуществование разных национальных групп выглядит более благопристойно. Если сравнивать с Финляндией и Люксембургом, то дела у нас обстоят хуже. Однако в условиях острейшего кризиса у властей Евросоюза окончательно пропало желание критиковать недостатки стран ЕС.

Важно понимать, что, помимо обязанностей Евросоюза и Латвии по искоренению дискриминации, существует еще и ответственность людей, которые являются объектами этой дискриминации. Человеческое сознание устроено так, что заметить, когда другому человеку плохо, часто бывает невозможно. Поэтому претензии к латышскому большинству в том, что оно не замечает несправедливости, не совсем адекватны, поскольку русские редко в последнее время об этом напоминают. 

Пассивная, отстраненная позиция большинства русских Латвии в последние годы создает впечатление, что наши люди смирились с навязанным им статусом недавних иммигрантов и не претендуют ни на какие права.

— И тогда последний вопрос: как Вы считаете, можно ли считать такое положение катастрофическим?

— Периоды общественного застоя всегда сменяются подъемом, если сохраняется сам субъект истории, в нашем случае — русская община Латвии. Создание в Латвии гармоничного, включающего общества, в котором людям русской культуры найдется достойное место, всё еще возможно. 

Проблема в том, что массовый отъезд молодежи подрывает будущее общины в большей степени, чем все формальные и неформальные виды дискриминации.

Конечно, сама дискриминация является, возможно, не главной, но существенной причиной отъезда русских из Латвии… Историческое время у нас еще есть, но его не так много.