Готов служить ДНР: украинский офицер рассказал о своей «государственной измене»

Служба безопасности Украины (СБУ) — один из государственных органов, которые в команде президента Зеленского собираются решительно реформировать. Концепт реформы был рассмотрен на заседании комитета Верховной рады по нацбезопасности, обороне и разведке в конце сентября. В самой СБУ утверждают, что преобразования станут самыми масштабными за все годы независимости. Но повлечет ли это изменение методов работы главной украинской спецслужбы? О том, как легко попасть в жернова репрессивной машины СБУ, аналитическому порталу RuBaltic.Ru продолжает рассказывать кадровый украинский военный, участник АТО, обвиненный в государственной измене, Денис ХИТРОВ.

— Денис, Вашу «сообщницу» Елену Бобову грозили осудить на 12–15 лет. Что следователи говорили Вам?

— Говорили, что я «способствовал», «собирал», «вербовал»… Причем формулировки какие-то странные.

Одного товарища я то ли собирался завербовать, то ли все-таки завербовал. Так и не понял. В материалах уголовного дела написано следующее: совершил «вербовочный подход».

А я же человек любознательный, захотел узнать, что подразумевается под этим определением. На одном из допросов спрашиваю у следователя: «Вы все-таки сотрудник СБУ, поясните простому человеку, что такое вербовочный подход?»

«Ну это когда один подходит к другому…»

«Нет-нет, — говорю, — уважаемый, у Вас же были какие-то учебники, Вы по ним что-то изучали. Должно быть четкое определение».

«Да что Вы ко мне прицепились?!»

«Лучше эту формулировку убрать. Потому что по ходу рассмотрения дела возникнут вопросы. Бить мы Вас будем больно».

Дело в том, что с декабря 2017 года, когда дело передали в суд, не было проведено ни одного заседания по сути. Рассмотрение переносили под предлогом изменения коллегии или под предлогом того, что у прокурора в самый неподходящий момент зачесалась левая нога.

— Помнится, нечто подобное наблюдалось перед освобождением Надежды Савченко. Суды демонстративно не хотели рассматривать ее дело — брали самоотводы.

— Верно. Но мне кажется, здесь есть еще один момент. Это способ передать уголовное дело «правильному» судье. Там же система автоматического распределения. Нужно кости кидать, пока не выпадет нужная комбинация.

У нас на последней стадии был судья родом отсюда, из Донецкой области. По-моему, его попытки показать свою «национальную сознательность» превышали все допустимые пределы. Да он готов был выпрыгнуть из мантии и на столе гопака сплясать!

Помню, адвокат буквально одну фразу сказал на русском. Судья встрепенулся: «Вы що, москаль?»

Приведу наглядный пример того, как проходили заседания. Мы якобы получили инструкции от консульства Российской Федерации, как покинуть страну. Адвокат задает прокурору логичный вопрос: «Где эти инструкции?»

«Они есть».

В качестве доказательства приводится ответ какого-то департамента контрразведки на запрос следователя. Мы спрашиваем, можно ли увидеть сами инструкции. Прокурор зависает. Судья дает отмашку: ладно, переносим на 60 дней.

И ты знаешь, что через два месяца у тебя следующее заседание в подобном формате. Все это продолжалось с декабря 2017 года по 21 августа 2019 года, когда нам поменяли меру пресечения. В зале суда нас освободили и спустили в специальные помещения, где подсудимые ждут своей очереди. Оттуда нас забрали сотрудники СБУ. Отвезли в санаторий под Киевом. Там аккумулировали весь обменный фонд.

Больше всех ждали те ребята, которые уже отбывали наказания. Их должен был помиловать президент, все это нужно было юридически правильно оформить.

Опять же, на последнем этапе привезли Владимира Цемаха и Кирилла Вышинского. Цемаха доставляли прямо под трап самолета со страшными мерами безопасности. А дальше Вы уже знаете — перелет в Москву.

— Среди 35 людей, которых обменяла украинская сторона, было только 12 россиян. Подавляющее большинство — граждане Украины. В России они оказались без денег, без жилья, без родственников. Что им вообще делать в чужой стране?

— Мне объяснили ситуацию мои товарищи-одесситы, которые выехали из Украины еще в 2014 году. У них до сих пор на руках только разрешение на временное проживание. Поэтому работу — пожалуйста, жилье — пожалуйста, но гражданство — нет. И через 90 дней нужно ехать на границу с Украиной, где ты объявлен в розыск.

Естественно, я принял решение в пользу Донецка. Мы общались с госпожой Москальковой, озвучили свои пожелания.

Нас условно можно разделить на несколько категорий. Часть — россияне, с ними все просто. Были еще крымчане. Там чуть сложнее, не у всех имелись паспорта граждан РФ, но проблемы вполне решаемые. А нас, троих одесситов, куда девать?

— Трое одесситов — это та самая «шпионская группа»?

— Да. Я, Пикалов и Бобова.

— А четвертый куда делся? Петр Мельничук.

— Это отдельная история, он гражданин Молдовы.

Кстати, еще один парадокс: гражданин Республики Молдовы обвиняется в государственной измене Украине.

Ни у кого никаких вопросов не возникало! Главное — «затравка», а потом человека можно держать под стражей столько, сколько душе угодно.

В одесском СИЗО люди сидят уже пятый год. Они проходят по статьям, которые связаны с терроризмом. Поэтому правозащитные организации за них не особо берутся. Терроризм — это «крест».

— Как обосновались в Донецке?

— Приехали, поговорили с Дарьей Морозовой (омбудсменом ДНР — прим. RuBaltic.Ru), поселились в общежитии. А дальше подтянулись ребята с прошлого обмена пленными. Привезли кучу еды.

— Вы их до этого знали?

— С некоторыми пересекались. С одним даже служил вместе.

Честно говоря, здесь не лучшим образом люди устроились — тоже ведь приехали на голое место. Но есть какая-то сплоченность. Они сразу засуетились, как муравьи: надо это, надо то… Все достанут и привезут. Где-то даже в ущерб себе.

— Как думаете, если бы обмен не состоялся, что бы было с Вашим делом? Я так понимаю, вынести обвинительный приговор было очень трудно…

— Есть в уголовно-процессуальном кодексе такое положение: уголовное дело рассматривается в разумные сроки. А как их определить, эти разумные сроки? Каждый определяет сам.

На одном из заседаний судья прямо заявил: мы же здесь не звери, договаривайтесь с прокурором. Меня это возмутило! Сейчас мы договоримся, я выйду со сроком, и кем я буду? Сидельцем. Кому я буду нужен? Никому.

Поверьте мне, в сегодняшней ситуации на Украине беспредельные приговоры никто выносить не будет.

По подобным статьям их выносили в 2014–2015 годах, в 2016 году — уже нет. Никто не хочет брать на себя ответственность.

— Потому что потом могут возникнуть вопросы к самим судьям.

— Конечно. Я понимаю и прокурора, который выступает в роли государственного обвинителя. Ему это дело спустили «сверху». Он с ним ознакомился и понял, во что вляпался. Так и рождаются идеи «договориться о чем-нибудь».

Приведу пример. Я в Лукьяновском СИЗО сидел с парнем, который служил во внешней разведке в капитанском звании. Как-то неудачно поговорил со своим знакомым на какую-то идиотскую тему. Это легло в основание уголовного дела по части 1 статьи 111.

В итоге его продержали под стражей три с половиной года, и по соглашению с прокуратурой дело просто переквалифицировали на 258 статью — с государственной измены на террористический акт. Парень вышел с отсидкой, собрал вещи и уехал в Крым.

— Ваша семья осталась в Одессе?

— Да. Думаю, они тоже будут переезжать. Разговор об этом был. Но надо куда-то их везти, и не в общежитие. Думаю, с этим вопросом мы как-то справимся.

— Государство обещает помочь?

— Обещает. Но буду рассчитывать на себя. Я понимаю, что здесь огромное количество местных жителей тоже нуждается в помощи. А тут еще и мы как снег на голову. Поэтому буду очень благодарен, если помогут. Если нет… Уже тем помогли, что вытащили. За это спасибо.

— Есть вариант пойти на военную службу?

— Я был бы не против.

— А не возникнет проблем с тем, что Вы участник АТО?

— Думаю, нет. В прямых боевых столкновениях я не участвовал, крови на мне нет. А опыт есть. Не думаю, что здесь переизбыток специалистов. Я интересовался возможностью пойти служить — сейчас надо медиков пройти. Уже практически всех прошел, кроме стоматолога, но с этим у меня проблем нет. После обмена пленными в России врачи сказали, что я «подозрительно здоров». Лет десять еще спокойно могу отслужить.

Я не считаю это нарушением присяги. Я давал присягу украинскому народу.