Первый министр нацбезопасности Молдовы: мы ввязались в войну не с Тирасполем, а с Россией

Ровно 31 год назад, 21 июля 1992 года, между президентами России и Молдовы было подписано Соглашение об урегулировании Приднестровского конфликта. Сегодня, когда Кишинев и Киев вновь нагнетают напряжение вокруг Приднестровья, давний опыт приднестровского урегулирования при решающей роли России снова становится актуальным. О том, как проходили переговоры по Приднестровью, аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал непосредственный участник процесса мирного урегулирования, последний председатель КГБ Молдавской ССР и первый министр национальной безопасности Республики Молдова Анатолий ПЛУГАРУ. 

— Анатолий Федорович, расскажите, как проходил процесс урегулирования вооруженной стадии Приднестровского конфликта в 1992 году?

— Процесс урегулирования начался, собственно, еще до возникновения вооруженного конфликта. Парламент Молдовы создавал различные комиссии, состоящие из депутатов, для проведения переговоров. Поручали это и Лучинскому, и Воронину, которые тогда еще не стали президентами страны.

Проводились мероприятия по нахождению решений для урегулирования конфликта, организованные и Министерством национальной безопасности, которое я тогда возглавлял. Занимались этим практически все генералы Министерства в силу того, что у них были хорошие рабочие контакты и связи как в Тирасполе, так и в Москве — люди вместе учились и работали в рамках Советского Союза, прекрасно знали друг друга, и это давало наибольшую надежду на то, что удастся предотвратить эскалацию.

Методы «народной дипломатии» применялись Министерством национальной безопасности, основываясь на том, что многие люди, особенно представители Аграрной партии, учились в советских ВУЗах вместе с председателями колхозов, директорами совхозов и предприятий с левого берега Днестра, ездили друг к другу в гости, встречались, дружили семьями — республика наша была территориально интегрирована.

Не получилось! Не получилось потому, что было очень серьезное сопротивление тех, кто, собственно, организовывал это противостояние, кто преследовал конечную цель в виде возникновения вооруженного конфликта. Тогда мы это еще не до конца понимали, и я признаюсь в этом.

Схема действий понятна — используют противоречия (исторические, идеологические, национальные, экономические и конфессиональные) различных частей населения, сталкивают две стороны, заставляют ругаться, а потом вручают оружие и спокойно наблюдают, как они друг друга уничтожают. И они же потом приходят, мирят и восстанавливают. Конечно, при этом стройматериалы их, техника и кредиты тоже их, и так далее, и тому подобное.

Война — это бизнес, любая война, и наше столкновение двух частей республики было таким же бизнесом.

Я тогда интуитивно предполагал это, передо мной вырисовывались соответствующие лица и фамилии. Теперь я знаю точно.

— Вы можете назвать этих людей?

— Мы с вами опытные люди, и Вы их тоже знаете, кстати. Они не дали нам предотвратить вооруженное столкновение. В этом же ключе работал позже и никем не контролируемый комбат Костенко — в ключе поддержания и развития вооруженного конфликта. Это нам подтверждали источники, работавшие рядом с [первым Президентом Приднестровской Молдавской Республики] Смирновым.

Мы попытались, я имею в виду Министерство национальной безопасности, организовать встречу промышленников — директорского корпуса многочисленных предприятий военно-промышленного комплекса, которые располагались в нашей стране. Это были серьезные люди, и они имели соответствующий вес, причем в том числе с выходом на Москву. Координировало эту работу наше Министерство, но и это тоже не принесло результата. Однажды даже намечался сбор депутатов парламента, были организованы автобусы, и они должны были сесть в них и ехать договариваться.

Я, к стыду своему, теперь не помню, почему они так и не поехали, но депутаты уже собрались у парламента, и автобусы были поданы.

Видимо, с той, приднестровской стороны в последний момент пришел отказ от покровителей Смирнова, я точно не могу сказать.

— Были ли попытки привлечь для помощи российскую сторону?

— Тогда [первый президент Республики Молдова] Мирча Снегур неоднократно пытался связаться с Ельциным, который в тот период пил не меньше, чем до или после этого.

К сожалению, главные причины того, что у нас ничего не получилось, это существование и с одной, и с другой стороны сил, которые были заинтересованы и в развязывании, и в продолжении, и в углублении этого конфликта; причины в неспособности и нежелании тогдашней администрации России во главе с Ельциным, который беспробудно пьянствовал, найти соответствующие решения этого вопроса.

Снегур неоднократно пытался связаться с Ельциным различными способами, в том числе и по ВЧ-связи, и я говорю только о том, чему сам был свидетелем — бесчисленные попытки дозвониться до Ельцина были безуспешны. Я лично составил три письменных проекта обращения Снегура к Ельцину с соответствующей аргументацией и просьбой о разговоре, чтобы закончить этот конфликт. Ни ответа, ни привета! Он пьянствовал, а люди здесь проливали кровь.

Я не снимаю вины и с молдавской стороны, потому что если бы у нас было больше мозгов, знания и понимания, что нас используют те, кто на этом зарабатывает, этого [вооруженного конфликта] не произошло бы.

Посмотрите, кто стал мультимиллионером на этой беспредельной продаже вооружений, которые находились в Колбасне. Это оружие, кстати, потом выстрелило в Чечне — его продавали направо и налево.

Вот в результате комплекса всех этих обстоятельств у нас ничего и не получилось.

На одном из заседаний Совета безопасности я встал и попытался открыть глаза руководству страны и присутствующим членам Совбеза на то, что мы должны немедленно остановиться, потому что мы воюем не с Тирасполем, не с 14-й армией, а с Россией.

Россия — это государство, которое на протяжении веков доказало свою силу, а мы, не имея ни армии, ни соответствующего экономического потенциала, воюем с ней. Я прямым текстом им сказал, что Россия поиздевалась над турками, они прогнали Наполеона, они растоптали и уничтожили Гитлера, и тут нашлись мы, молдоване, чтобы противостоять этому гиганту.

Меня поддержали и Пушкаш, и Которобай, и Виктор Берлинский. Но не получилось — к сожалению, мы не нашли в себе достаточно сил, достаточно мудрости, чтобы, во-первых, не ввязываться в заведомо проигрышную ситуацию, а во-вторых, чтобы как можно раньше остановиться.

— Но вооруженная стадия конфликта все же началась. Почему?

— Потому что 2 марта 1992 года получилось то, что получилось [в ночь с 1 на 2 марта 1992 года неизвестными была расстреляна машина с приднестровскими милиционерами из Дубоссар, выехавшими по ложному вызову в район между зданием общежития и полицией; в ответ на расстрел милиционеров 2 марта 1992 года приднестровские гвардейцы и казаки окружили здание Дубоссарского отдела полиции, разоружили полицейских, посадили их в автобус и отправили в здание городского совета]. 4 марта я, еще оставаясь депутатом Парламента, обратился к депутатам с просьбой подключиться всеми возможными и невозможными средствами и остановить конфликт, потому что негоже, чтобы в ХХ веке стреляли друг в друга две части одного и того же абсолютно миролюбивого народа.

Мы же нормальный православный народ — православные на одном берегу, православные на другом. И Россия православная. Обращаю Ваше внимание — столкнули два православных народа, и негоже нам стрелять друг в друга.

Я призвал депутатов срочно найти решение, потому что, по большому счету, Министерство национальной безопасности — исполнитель. Можно долго кричать о мире, но если законодательный орган не принимает мер, то что остается нам? И МНБ, и МВД — простые исполнители верховной воли. Использование мер вооруженного характера было вынужденным с нашей стороны, мы выполняли указания парламента и правительства, а точнее, работали в условиях отсутствия таких указаний.

Мы делали все возможное с нашей стороны, но после атаки полицейских в Бендерах Снегур был вынужден отдать приказ, чтобы ОМОН пошел на помощь.

— Кому принадлежит основная заслуга в том, что процесс урегулирования начался?

— Во многом это заслуга и мудрость Снегура. Моя роль незначительна — она выразилась в том, что я добывал необходимую информацию и предоставлял ее руководству, затем организовывал саму встречу, обеспечивал связь и безопасность и несколько раз пытался убедить Парламент, Совет безопасности и правительство в том, что надо остановиться, иначе нас ждут катастрофические последствия.

Но однажды мне стало известно по соответствующим каналам, что господин [предприниматель Борис] Бирштейн предлагает свои посреднические услуги. Тогда я связался с [министром безопасности Виктором] Баранниковым, моим коллегой в России. Я его спросил: «Слушай, старик, говорят, ты собираешься к нам в гости? Есть же порядок, протокол». «Да нет, Анатолий Федорович, просто я не успел».

Баранников сообщил, что, кроме него, приедут Бирштейн и Руцкой. Я к Снегуру — вот есть такая информация непосредственно из первых рук, надо немедленно этим воспользоваться. Снегур ухватился за это, словно за последнюю соломинку.

И его, и наша общая ошибка — что мы дали себя втянуть в этот конфликт и не смогли противостоять. Он уже понимал, что нас использовали.

По его реакции я понял, что, возможно, ему намекали — мол, к тебе приедут, но он очень конкретно и очень радостно на это мое сообщение отреагировал. Я принял все меры по установлению необходимых средств связи и обеспечению безопасности. Но мнение Кремля в отношении меня и [министра обороны Республики Молдова Иона] Косташа уже сформировалось. Было очевидно, что мы покинем свои должности, так как отношение Москвы ко мне определено.

Я это понял по тому обстоятельству, что в состав молдавской делегации я не был включен.

Но в отношении Косташа, который стал одним из организаторов этой войны, это понятно — я могу это доказать, и я неоднократно об этом писал и говорил.

После этого визита состоялась встреча в Москве, и очень серьезный ляп с нашей стороны заключался в том, что сняли, как Снегур чокается бокалом шампанского со Смирновым. Конечно, тут нельзя заниматься юридическим крючкотворством, но такие вещи не афишируются и тем более не публикуются. Это нарушение протокола оскорбило многих.

— 

— Особых противоречий не было. Все уже решилось — решено было остановиться. Бирштейн и Руцкой приехали сюда уже с готовым решением, и Снегуру оставалось только согласиться. Это были не переговоры, это была фиксация.

Незавидную роль, если уж говорить о сложностях на переговорах, сыграл только Николай Киртоакэ, который был советником Снегура. Он «подсунул» Снегуру схему, согласно которой зона контроля и ответственности располагалась не по линии столкновений (демаркационной линии), а практически под Кишиневом.

— Это тот Николай Киртоакэ, который впоследствии был послом Молдовы в США?

— Я вижу, Вы уже предугадали, что я сейчас имею в виду — в США не каждого направят послом.

Это провалившийся нелегал, которого вместо наказания за провал направили сюда, в Молдову, «на укрепление».

Обычно за это наказывают. Я не знаю, почему было принято такое решение, но мне о нем говорили, что здесь его не уважают. Это было видно и по тому, как быстро он сблизился с Мирчей Друком [первым премьер-министром в истории независимой Молдовы в 1990–1991 годах, инициатором похода на Гагаузию в 1990 году, в 1992 году эмигрировавшим в Румынию], который, как он говорит, «старался взорвать СССР изнутри». Хотя и он сотрудничал с КГБ.

— Друк тоже работал на КГБ?

— А кто в то время не сотрудничал с Комитетом? Такого человека очень трудно встретить. Я однажды жестоко пошутил в отношении Гимпу [молдавский государственный и политический деятель, исполняющий обязанности президента Республики Молдова с 11 сентября 2009 по 28 декабря 2010; председатель Парламента Республики Молдова с 28 августа 2009 по 28 декабря 2010; лидер Либеральной партии Молдовы]. В одной из телепередач, где я участвовал, спросили: «А вот Гимпу работал на КГБ?» Я ответил: «Гимпу? Нет, что вы, КГБ имел дело с серьезными людьми».

— Были ли попытки сорвать процесс урегулирования?

— Попыток сорвать урегулирование не было хотя бы потому, что наша сторона вообще не контролировала этот процесс.

При этом Россию тоже использовали — столкнули два православных народа, между которыми скрещивание семей, родственные связи, совместная учеба. И дошло до того, что мы начали друг в друга стрелять!

Мы хотели этого? Это было выгодно России? Это было выгодно молдованам? Нас просто столкнули! Наша ошибка в том, что мы не разгадали этот замысел, не смогли ему противостоять…

— Возможно ли было на тот момент развить диалог и добиться окончательного политического урегулирования?

— На бумаге, формально, да, но в реальности — нет. Потому что Бирштейн получил то, что хотел. Я же говорю: один из организаторов — это Бирштейн. То, что он после развала СССР распоряжался частью средств КПСС, то, что таких, как он, в той банде было много, и они имели свою организацию, это другой вопрос.

Они получили возможность распоряжаться частью народного богатства Молдавской ССР, расположенной на левом берегу Днестра. Посмотрите, кто все это приватизировал, все самые ценные предприятия в Приднестровье, кто в одночасье стал миллионером, и все вопросы закончатся. В чьих руках оказались предприятия, на которых производились серьезные вещи, в том числе для «оборонки»? Их всех, я имею в виду организаторов, устраивало создание «серой зоны» в Приднестровье.

Кто сегодня имеет ясное представление о продаже тех вооружений, которые были в Колбасне? Кто разбогател за счет продажи вывезенного имущества группы советских войск в Германии?

Кстати, были «горячие головы», которые предлагали взорвать Колбасну. Я сделал запрос специалистам, и когда получил ответ, просто ужаснулся — не было бы ни Рыбницы, ни Резины [районные центры Молдовы], ни части территории прилегающей Украины. Это была бы крупнейшая экологическая катастрофа.

Были предложения взорвать Маяки [поселок в Приднестровье, где с советского времени расположены антенны космической связи и радиоцентр], я их снова послал. Я за прошедшие 30 лет неоднократно встречался с теми, в кого стреляли наши и кто стрелял в нас, и сейчас у нас очень хорошие отношения, потому что мы поняли — все мы жертвы. Нас использовали, что тут говорить. Если бы мы были более умными и больше понимали, все было бы по-другому.