Союзное государство — это и есть основа независимости и суверенитета Беларуси

Прошло практически два года с начала массовых митингов после президентских выборов в Беларуси в 2020 году. Возможно ли возобновление протестного движения и есть ли перспективы у «змагаров»? Какие различия существуют между украинским и белорусским национализмом и что у них общего? Что представляет собой идеология западнорусизма? Ограничивает ли Союзное государство белорусский суверенитет? На эти и другие вопросы ответил белорусский философ и политический аналитик Лев КРИШТАПОВИЧ в продолжении интервью (первая часть — Взгляд из Беларуси: Россия должна объявить СВО операцией национального освобождения украинцев).

— Г-н Криштапович, Вам не кажется, что спустя два года после событий августа 2020 года как-то меньше стали акцентировать внимание на белорусском национализме? Но ведь вряд ли проблема совершенно исчезла? Сохраняется ли опасность реванша националистов?

—  Не стоит преувеличивать опасность национализма в нашей республике. Тем более что, как я всегда подчеркивал, собственно белорусского национализма у нас нет, а под этим понятием транслируются чисто польско-шляхетские идеи.

Они, конечно, прикрываются белорусскостью, белорусским языком, «европейским выбором» Беларуси, Великим княжеством Литовским, законодательными памятниками, которые выставляются как образец демократии, причем первой в Европе, до всяких последующих европейских деклараций прав человека и гражданина. Такие идеи всегда циркулировали в среде польских интеллектуалов, а сейчас их продвигают наши определенные деятели, рассуждающие о белорусизации и возрождении национальной культуры. Это необходимо всегда иметь в виду.

— Корректно ли будет в этом случае провести параллель с западноукраинским национализмом?

— Да, и с современными украинизаторами тоже. Причем украинская специфика не укладывается в привычное, классическое понятие национализма.

Да, исторически на Украине национализм имеется. Основывался он в свое время на казацкой верхушке — вспомнить хоть столкновения «богдановцев» и «мазепинцев» как двух различных векторов — русского и европейского, но также польско-шляхетского. Мазепа ведь, собственно говоря, являлся продуктом польских иезуитов, которые активно работали в данном направлении. Но по большому счету, и украинский национализм не представляет собой нечто основательное.

Бандеровщина — этнополитическая квазиобщность, которая не имеет реальных связей с украинским народом. Это своеобразные янычары, возникшие в один из периодов сложного исторического развития Украины-Малороссии.

В Беларуси ситуация еще менее похожа на украинскую, поскольку у нас нет территориального разделения. Если, рассуждая об Украине, можно сказать, что, допустим, Львовская область — это некий очаг бандеровщины, которая давным-давно уже порвала с собственно украинской историей и пытается навязать украинскому народу историю выдуманную, то в Беларуси вообще не было разделения на Восток, Запад, Юг, Север…

— Но ведь такое понятие, как Западная Беларусь, все-таки, существовало.

— Существовало, но скорее исключительно в политическом плане. То есть белорусское население в Западной Беларуси от белорусского населения Восточной Беларуси ничем не отличалось.

Хотя, конечно, были попытки польских администраторов и публицистов, стремившихся ограничить влияние общерусской идеологии, выдумать, например, полешуков как некий своеобразный этнос, якобы ничего общего не имеющий даже с белорусами. Цель при этом преследовалась только одна — внести раздор в общерусскую доминанту.

Польские этнографы продвигали эту теорию еще в начале XX века, а сегодня на волне мнимой независимости и суверенитета ее подхватили определенные круги, которые прикрываются белорусскостью, а на самом деле продвигают польско-шляхетские концепции на территории нашей республики.

— Можете ли Вы оценить сегодняшний потенциал… змагаров — так, кажется, они называются?

— Потенциала у них нет, поскольку вся их идеология маргинальна, взгляды носят оторванный от реальной белорусской истории характер.

О чисто количественных параметрах всегда говорить трудно, разве что можно апеллировать к результатам выборов.

И с этой точки зрения могу сказать, что ни один из участвовавших в них змагаров реальной поддержки в белорусском обществе не имеет.

Да, определенная часть людей придерживается таких взглядов, но это не то устойчивое, стабильное объединение избирателей, как принято считать, а скорее, таким способом люди выражают несогласие с властью. Мол, нам надоел Лукашенко, который правит слишком долго, и поэтому мы из принципа против. Это такой ситуационный момент.

Если брать в историческом разрезе, то замерить влияние в обществе группировок, исповедовавших взгляды, которые называют белорусским национализмом, было гораздо легче в начале прошлого века, в период революций, когда выборы осуществлялись по партийным спискам и в целом на политико-идеологических основаниях.

Так вот, по итогам выборов в Учредительное собрание на территории современной Беларуси националисты тогда набрали 0,3 процента. Данный факт и является свидетельством их реального влияния в период, когда проблема национального возрождения была одной из наиболее злободневных в общественном сознании.

С сегодняшним же днем проводить сопоставления нет никакого смысла — настолько все размазано и расплывчато.           

— Что может противопоставить национализму идеология западнорусизма и общерусского единства, приверженцем которой, насколько я знаю, Вы являетесь?

— Если говорить об этой идеологии, то необходимо учитывать исторический аспект. В советское время считалось, что западнорусизм отрицает понятие государственной и национальной самостоятельности белорусов. Поэтому к этой идеологии относились отрицательно, рассматривая ее как реакционное течение, направленное на сохранение старого, дореволюционного порядка.

Но, если отказаться от неверной узкополитической трактовки, а рассматривать западнорусизм с точки зрения общерусского самосознания, то становится понятно, что эта идеология говорит о русских, белорусах и украинцах как о едином народе.

И это правильно! Я считаю, что нет никакого противоречия между концепцией трех братских народов и концепцией единого русского народа. Одно не отрицает другого. В конечно итоге это вообще не принципиально для понимания сегодняшнего развития страны, поскольку отождествление понятий братскости и единства констатирует факт того, что мы — единый народ, который не имеет никаких основания для противоречий и вражды. И только в рамках единства мы можем развиваться.

— Исходя из услышанного, полагаю, что идея Союзного государства России и Беларуси Вам весьма импонирует? 

— Да, и у меня нет абсолютно никаких сомнений на этот счет, я это всегда подчеркивал. Но в чем проблема? У нас существует такое понимание: раз есть самостоятельная Беларусь, следовательно, Союзное государство подразумевает некоторое ограничение белорусского суверенитета, который рассматривается, как высший этап государственного развития. Однако на самом деле наша белорусская государственность формировалась именно как союзная! И этнос наш формировался как союзный, если подразумевать древнерусский народ. И государство у нас было не просто общерусское, а общерусское союзное государство.

Если брать политически словарь и рассматривать понятие суверенитета в абстрактном смысле, ничего мы не поймем!

Суть в том, что Союзное государство — это и есть основа нашей независимости и суверенитета. Поэтому союзность — это атрибутивный, неотъемлемый признак белорусской государственности — аналогично государственности российской и украинской. 

Отказываясь от этого, мы фактически становимся на путь разрушения собственной страны. Поэтому Союзное государство — это вовсе не альтернатива, а напротив, укрепление нынешней белорусской государственности.

— То есть, фактически следующий этап государственного развития?

— Да, и вполне можно считать, что в рамках Советского Союза белорусская государственность достигла своего высшего этапа, выше быть не может. А то, что сегодня есть — это, так сказать, ее руины.

— Значит, в 1991 году случился своего рода откат?

— Да, это откат. И государства наши существуют, только благодаря тому, что некоторое единство все еще сохраняется. Представим, что нет России — и что, будет белорусская государственность какая-то? Никакой не будет! Мы ее сохраняем, потому что есть Россия как великая страна.

Но и Россия в ее нынешнем состоянии — обломочная, ей тоже необходимо выходить на союзный вектор развития.

Национальная модель — это союзная модель, ничего больше мы не выдумаем. И в год 100-летия образования СССР мы должны понять, что нужно возвращаться. Но это не будет возвращением назад — это будет движение действительно вперед!

— Сильны ли просоюзные настроения в нынешней Беларуси?

— Я считаю, что если бы властные институты по-настоящему занялись пропагандой (в хорошем смысле этого слова) идеи нашего единства, необходимости Союзного государства, то вообще каких-либо сомнений не возникало. В принципе, их и сейчас не возникает, поскольку в ментальности нашего народа эта идея доминирует. Она даже может не в полной степени осознаваться в качестве политической, но осознается на уровне, если можно так сказать, бытийно-экономическом. Белорусы — это русские люди. По крайней мере, мы пока остаемся такими.

— Значит, если инициатива дальнейшего укрепления Союзного государства будет исходить сверху, она не встретит неприятия в народе?

— Конечно, нет! Проблема как раз и заключается в том, что подобная инициатива ДОЛЖНА исходить сверху. Народная дипломатия, гражданское общество — это все хорошо, но мы же должны понимать, что основные рычаги влияния — экономические, политические, идеологические — находятся у государственных институтов. А если власть этого не хочет, то будет саботировать процесс, всячески его затягивая.

И такая опасность, вне всякого сомнения, существует, поскольку управленческая элита в данном отношении неоднородна.

Она видит определенную силу коллективного Запада — экономическую, финансовую, дипломатическую, военную, и понимает, что идет борьба, а кто победит в ней — пока неясно.

Это, кстати, характерно не только для нашей польско-шляхетской, но и для российской управленческой интеллигенции тоже.