Прорыв «красной линии»: смена курса как норма западной политической жизни

Накануне выборов в Сейм основные политические партии Латвии поспешили заявить, что не допускают возможности вхождения в коалицию с «Согласием», потому что программа этой партии противоречит самим основам постсоветской Латвии. Такая установка свидетельствует только о дефектности латвийской демократии и неспособности к коррекции общественно-политического курса: во многих странах в результате выборов этот курс менялся, а государственность при этом не рушилась.

Все 23 года после провозглашения независимости Латвией управляли исключительно правые партии. Неудивительно, что от такого постоянства у этих партий развилась мысль, что их политическая программа – это основа основ латвийского государства и что всякая альтернативная политика будет покушением на Латвию как таковую.

Впрочем, было бы преувеличением на основании неизменности политического курса обвинять Латвию в недемократичности: в новейшей политической истории за последнее столетие было множество примеров не только того, как вполне демократическими западными странами десятилетиями управляли партии одинаковых взглядов, но и как у власти десятилетиями находилась одна-единственная партия.

Однако в полной мере демократичность этих стран и способность их обществ к развитию проявлялась, когда в результате выборов эта монополия прерывалась и к власти приходили новые политические силы, предложившие избирателям обновление общественно-политического курса.

Например, в Швеции у власти 44 года (с 1932 по 1976) находилась только Социал-демократическая рабочая партия Швеции. При ней Швеция вошла в число самых экономически развитых и социально благополучных стран мира, а в политическом и научном языках появился термин «шведский социализм»: создание социального государства за счёт ресурсов рыночной экономики.

Однако даже самая эффективная модель общественного развития может деградировать от десятилетий монополии. За долгие годы пребывания во власти социал-демократы забюрократизировались и замкнулись в своём узком партийном кругу, из-за чего их политика начала терять связь с реальностью. Ярче всего это проявилось, когда в 1976 году великой шведской сказочнице Астрид Линдгрен начислили налогов на сумму, равную 102% от её доходов. В ответ убеждённая социал-демократка написала сказку про «Помперипоссу из Монисмании», в которой нещадно высмеяла родную партию. В результате в том же году на выборах победили правые, которые продержались у власти 8 лет и несколько подкорректировали «шведскую модель» в сторону большей свободы рынка и снижения налогового бремени. Затем снова вернулись социал-демократы, затем опять правые…

В результате Швеция живёт и развивается: социально-экономическая модель, именуемая «шведским социализмом», там сохранилась как основа общественного развития и стала только более устойчивой от правой коррекции.

В любом случае, никакого разрушения основ и подрыва государственности от того, что после десятилетий политической монополии к власти пришла оппозиция, там не произошло.

Впрочем, в Латвии ситуация противоположна шведской: там два десятилетия у руля находятся правые партии, и приход к власти левоцентристского «Согласия» рассматривается как покушение на основы. Но, опять же, в новейшей истории полно примеров, когда после десятилетий господства правых к власти в самых благополучных странах приходили левые. Иногда эта смена руководства была для страны куда более радикальной, чем в случае Латвии, но после неё страна стабильно существовала.

Например, в Японии единственной правящей силой на протяжении 38 лет была Либерально-демократическая партия, занимавшаяся созданием максимально свободной от государства рыночной экономики, формированием информационного общества и усилением влияния в Азиатско-Тихоокеанском регионе, основанном на стратегическом сотрудничестве с США. Такая политическая программа оказалась не менее успешной, чем противоречащий ей по большинству пунктов «шведский социализм». За годы правления либерал-демократов Япония стала третьей экономикой на планете и одним из самых социально благополучных обществ в мире.

Однако безраздельное доминирование на протяжении десятилетий одной партии и одной модели развития не могло остаться без последствий: ЛДП (а с ней и весь государственный аппарат Японии) стала постепенно погружаться в пучину бюрократизма и коррупции. В результате после выборов 1993 года к власти вместе с социалистами пришли партии с такими «говорящими» названиями, как «Новая Япония» и Партия обновления. Их правление было недолгим: спустя всего три года в правительство вернулись либерал-демократы, которые после этого находились во главе Японии до 2009 года. Но единоличным их правление с тех пор не было: всякий раз при формировании правительства приходилось создавать коалицию с малыми партиями. Соответственно, генеральный общественно-политический курс в Японии всякий раз корректируется в зависимости от текущей ситуации, притом что во всём мире он признан суперэффективным.

Эффективность общественно-политического курса Латвии, лидирующей в ЕС по уровню бедности, социальной незащищённости и материального расслоения в обществе, представляется сомнительной в принципе. Но латвийские власти, придумавшие себе «историю успеха», видимо, считают себя успешнее и шведов, и японцев, потому что категорически не согласны хоть что-то изменить.

Отсюда и транслируемые всеми коалиционными партиями алармистские заявления, что войди в правительство «Согласие» - и будет «всемирный потоп» или Земля налетит на небесную ось. Латвия тут же выйдет из НАТО, из ЕС, станет пророссийским сателлитом, а то и вовсе войдёт в состав России. Какие у латвийских политиков есть рациональные основания делать подобные предположения? Никаких. Латвия привязана к евроатлантическому миру запутанной сетью международных договоров и неформальных связей. Попадание в латвийское правительство «Согласия» не должно провоцировать ни русофобов, ни российских империалистов: ни для тех, ни для других оно ничего не изменит. Возможна только та же лёгкая корректировка курса: как в социально-экономической, так и во внешней политике.

Опять же, в новейшей политической истории подобные корректировки являются устоявшейся практикой. Латвия боится смены геополитической ориентации из-за того, что в правительстве может оказаться мэр Риги Нил Ушаков, ездящий в Москву спасать «Рижские дворики»? Но ведь есть выдающийся пример «Восточной политики Вилли Брандта». После двух десятилетий бессменного правления ХДС/ХСС, в 1969 году к власти в ФРГ пришла коалиция левых – социал-демократов и свободных демократов. Новый канцлер Вилли Брандт уже в следующем году признал послевоенные границы в Европе, отказался от притязаний на Гданьск, Мемель и Калининград, нанёс официальный визит в ГДР, подписал соглашение о сотрудничестве с Советским Союзом и встал на колени в варшавском гетто. После этого западногерманская экономика получила ощутимый импульс для развития за счёт открывшихся возможностей делать бизнес с социалистическим лагерем. При этом ФРГ при социал-демократах по-прежнему ориентировалась на евроатлантическое сообщество, не вышла из НАТО, активно поддерживала формирование будущего ЕС. В итоге спустя 20 лет после начала «Восточной политики Брандта» ГДР развалилась сама, буквально растворившись в ФРГ – самой мощной экономике континента.

Примечательно, что от Латвии никто никаких жертв не требует: ни вставания на колени, ни признания территориальных потерь. 

Предполагаемая коррекция политического курса, вероятная в случае попадания в правительство «Согласия», будет заключаться на международном уровне всего лишь в отказе от провокаций и агрессивной антироссийской риторики; на уровне внутриполитическом – в отказе от бесконечной шпиономании и поисков «пятой колонны»; на социально-экономическом уровне – в увеличении внимания к социальным проблемам.

Предыдущие выборы в Сейм показали, что большинство избирателей Латвии на такую коррекцию курса согласно. Осталось только уговорить избавиться от своих фобий политиков…