Политолог: в Европе начинают понимать, что с Россией нужно договариваться

Понятие «старая Европа» ввел в употребление экс-министр обороны США Дональд Рамсфельд. Этот эпитет он использовал для обозначения стран, которые не поддержали американское вторжение в Ирак. С годами эксперты всё чаще говорят о существовании двух Европ: под «старой» подразумевают страны, стоявшие у истоков создания ЕС, а под «новой» — присоединившиеся к коалиции после распада СССР. Но в сегодняшних условиях обе Европы можно назвать «новыми», ведь и передовые западные демократии, и их восточные соседи стоят на пороге больших перемен. Об этом аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал руководитель Центра политэкономических исследований Василий КОЛТАШОВ:

— Г-н Колташов, с недавних пор Европу принято делить на «старую» и «новую». Насколько условным является такое деление и есть ли у него иные причины, помимо распада социалистического лагеря?

— Мне кажется, что существуют две принципиально отличающиеся друг от друга части Европы: это Европа постсоветская, не входящая в ЕС, и непосредственно страны Евросоюза. При этом на отдельные зоны распадается и сам Евросоюз, поскольку он представляет собой сегрегационную систему. В этой системе есть «невидимый» участник с сильным политическим влиянием и способностью дирижировать другими странами (например, Польшей или Прибалтийскими республиками) — Соединенные Штаты. Есть также Германия — гегемон, который может далеко не всё и едва управляется с европейскими проблемами, есть задавленные и униженные страны Еврозоны.

То есть сегодняшняя Европа — это очень сложное явление. Но очевидно, что в нынешнем виде Европейский союз не обеспечивает развитие европейской экономики и является своеобразными кризисными тупиковыми формами.

К сожалению, этот факт касается и других наднациональных образований. В действительности обе Европы — и Европа, связанная с Россией, и Евросоюз — являются «новыми».

В 1948 году американцы открыли свой рынок для европейских товаров и предложили инвестиции западноевропейским экономикам. Заработал «план Маршалла», благодаря которому возникло общество потребления, произошел экономический бум и, в принципе, появились социальные государства.

Это было большое событие, фактически создавшее современную Европу. Но если говорить о новой с точки зрения сегодняшнего дня Европе, то для нее характерен конфликт с Вашингтоном.

Соединенные Штаты стремятся полностью отменить сделку 1948 года — их «подарок» разоренному фашистами континенту. Просто отменить и перейти к политике протекционизма — вытеснить европейские товары с отечественного рынка, а американские товары на европейский рынок принести.

Это, по сути, «план Трампа». И мне кажется, что даже его недоброжелатели внутри страны разделяют такое отношение к Европе. Это новая ситуация. Поэтому мы говорим о Европе как о зоне, которая приспосабливается к неким новым условиям и в которой развиваются новые процессы, и эти новые процессы называются так: наступление американского протекционизма и разрушение антироссийского консенсуса.

— Почему антироссийский фронт оказался непрочным?

— В 2013–2014 годах США и ЕС сообща повели кампанию против России. Ее главной целью было открытие рынков. Как взламывался украинский рынок, так нужно было взломать и рынки Беларуси, России, Центральной Азии, чтобы все они перешли под контроль европейского и американского капитала, а политические системы перестроились в интересах Запада и стали абсолютно управляемыми.

Эта стратегия полностью провалилась. Провалилась даже на Украине, где обнаруживаются сопротивление местной олигархии и неисполнение выставляемых стране требований (к примеру, требования продавать землю иностранным собственникам, что противоречит интересам крупного украинского капитала).

Антироссийская коалиция распалась, и ей на смену пришел конфликт ЕС с Соединенными Штатами. Речь идет, прежде всего, о конфликте США и Германии.

Евросоюз больше не может проводить интеграционную политику против России, а он изначально расширялся исключительно против России, и это соответствовало американскому курсу. Расширение экономически невыгодно, оно не решает стратегические задачи. К тому же европейский бизнес (в частности, немецкий) чрезвычайно болезненно реагирует на экспансию китайского капитала.

Если Китай станет евразийским гегемоном, то Евросоюз с треском проиграет борьбу за новые пространства, которые можно было бы использовать для инвестиций и для решения, в том числе, внутриевропейских проблем. Он просто проиграет и сам окажется китайской периферией! Вот они, противоречия «новой» Европы.

Старая Европа, которая двигалась в фарватере США, разрушена экономическим кризисом. Мы пережили две его волны. Во время первой волны 2008–2009 годов все страны сплотились вокруг США в стремлении стабилизировать мировой финансовый рынок и сохранить существующие правила «свободной» международной торговли. Эту задачу удалось решить, но всего лишь на несколько лет, потому что уже в 2013 году проблемы снова были налицо. Непростая ситуация сложилась и в Европе, где вообще не удавалось преодолеть бюджетно-долговой кризис без жутко разрушительных последствий для экономики.

Дальше грянула вторая волна кризиса: началось продолжительное, пусть и с перерывами, падение на мировых рынках. Мы наблюдали его в 2014-м, в 2015-м и в начале 2016 года. То есть вторая волна была продолжительнее первой, и ее последствия тоже оказались более разрушительными. Достаточно посмотреть, что произошло с рублем.

В США вторая волна кризиса привела к победе протекционистской партии. Политик-протекционист отнюдь не случайно занял кресло президента в Белом доме: это явилось результатом падения рынков, падения цен на нефть. И не случайно началась протекционистская война США против Европы. Примечательно, что Трампу удалось ее развернуть, хотя у него много противников. Виновна в этом сама Европа.

— Чем же она провинилась?

— Дело в том, что у Барака Обамы были большие планы на Европу. Он предполагал, что Соединенные Штаты будут использовать европейские ресурсы во благо своей экономики, своих корпораций. Для этого европейские страны должны были войти в Трансатлантическое торговое партнерство (TTIP). И Барак Обама заявлял, что договор будет подписан еще в 2014 году. Он доходил до того, что его имя в связи с этим соглашением попадет в учебники истории.

Было еще Транстихоокеанское торговое партнерство, которое оказалось неработоспособным — Трамп его ликвидировал. А вот Трансатлантическое партнерство погубила Германия. В ФРГ проходили акции протеста против него, публиковались материалы, в которых подчеркивалось, что если соглашение будет подписано, то американские компании будут стоять не просто выше национальных суверенитетов, но выше еврократии, выше немецких корпораций, выше всех на континенте.

Это было бы тотальное экономическое подчинение Европы. К примеру, газ Германия должна была бы покупать не у России, а по более высоким ценам у США. Весь товарообмен должен подчиниться американским интересам.

Немцев это не устраивало. В Германии, к тому же, понимали, что подписание подобного соглашения приведет к закрытию большого количества предприятий в Европе — произойдет ее периферизация. Из зоны развитого капитализма, одного из его центров, Европа в рамках Трансатлантического партнерства превратилась бы в рынок сбыта американских товаров.

Новая Европа выступила против этого, хотя внутренние противоречия никто не отменял. К примеру, лидер французской партии «Национальный фронт» Марин Ле Пен выступала одновременно и против Меркель, и против США (по крайней мере, в 2017 году).

В Германии, как мне кажется, начали понимать, что им не обойтись без диалога с Россией. Политика давления и санкционной войны не приведет к успеху. Она из года в год показывает свою неэффективность.

Когда Путин был переизбран и получил высокий процент голосов, а прозападная либеральная оппозиция не смогла организовать протесты, Европа начала отчетливее понимать, что с Россией нужно договариваться. Не знаю, как это будет происходить, потому что Евросоюз как проект находится в глубочайшем кризисе.

Он построен на неравенстве, на зависимости, на финансовой уязвимости целого ряда стран. И в ЕС очень сложно организовать торговую протекционистскую политику.

Всё, что сейчас делает европейский правящий класс, сводится к попыткам остановить американский протекционизм, сохранив отношения с США в прежнем виде. Это очень консервативная линия.

Линия российских властей тоже во многом является консервативной, но ни Россия, ни ЕС не могут миновать перехода к меркантилизму. Для Европы в сложившихся условиях это единственный выход: новая расчетливая политика, ориентированная на внутреннее производство и, в значительной мере, на внутреннее потребление произведенных товаров. Проводить ее в формате нынешнего Евросоюза, по-моему, невозможно.

— Что нужно делать Европе, чтобы выжить?

— Для новой Европы (в том смысле, в котором мы используем слово «новая») есть один способ распутать клубок существующих противоречий. Он заключается в новой «сборке» европейских стран. В Европе должна появиться другая — меркантильная, протекционистская, равноправная — коалиция, которая станет соответствовать новым экономическим условиям. Перед ней будет стоять задача сопротивляться и американскому давлению, и китайской экспансии, ведь у Китая на евразийском пространстве есть свои интересы.

На фоне Китая сегодняшняя Европа выглядит очень слабой, и слабость ее обусловлена раздробленностью, отсутствием единого рынка и планов построения единого рынка в новую эпоху.