Пожалуй, одним из самых характерных проявлений национальной культуры — чьей бы то ни было — можно считать фольклор. Именно в нём, как фрукты в сахарном сиропе, консервируется и сохраняется всё то, что принято называть самобытностью нации: ее отличительные особенности, менталитет, сакральные представления и многое другое. И одной из самых доступных для интересующегося читателя — не историка, не этнографа, просто любознательного человека — форм фольклора является сказка.
Казалось бы, что такого серьезного и культурообразующего можно найти в выдумке для детей?
Но именно сказка зачастую хранит древнейшие, многовековые отзвуки былых верований и традиций. Она, как и многие детские забавы — те же погремушки или деревянные лошадки, — прошла долгий путь от магического инструмента, в данном случае сакрального мифа, доступного лишь избранным, к якобы незатейливому детскому развлечению, миновав по дороге стадию «учебника» — средства изустной передачи знаний, накопленных поколениями.
Конечно, сказки бывают разными: бытовыми, волшебными, о животных. Далеко не в каждой имеется то древнее зерно мистических представлений о мире, о котором говорилось выше. В большей степени это касается последних двух категорий сказок. Но тот факт, что именно через сказку проще всего приблизиться к пониманию народа, нации, думается, не подлежит сомнению.
Сказки народов Прибалтики представляют особый интерес как раз в силу слабой их изученности в русскоязычном сегменте фольклористики. Всего около двух сотен литовских сказок имеют переводы на русский язык, а глубокий семантический анализ сказочного материала и вовсе не проводился.
Собирать и записывать литовские сказки начали только в конце первой трети XIX века, а первый печатный сборник увидел свет только столетие спустя.
Сюжеты литовских сказок весьма разнообразны, но восходят к тем же архетипическим образам, что и многие европейские и славянские сказки, знакомые нам с детства.
Например, сказка о проглоченной волком бабушке — не правда ли, знакомая история, не хватает только девочки с пирожками и бравых охотников.
Впрочем, их в одном из вариантов сказки с успехом заменяют гусь и петух, пугая волка своим грозным видом и прогоняя его от своей хозяйки. Сюжет незамысловат и заключается в трехкратном визите волка к бабушке, вопреки всем правилам техники безопасности в одиночку собирающей в лесу грибы. Волк, страдающий, видимо, голодом не только физическим, но и коммуникативным, декларирует свое намерение одинокую собирательницу съесть, но бабушка старается убедить его этого не делать. Здесь налицо такая же попытка договориться с миром и его враждебными элементами, как и, к примеру, в хрестоматийном русском «Колобке», где беглое хлебобулочное успешно заговаривает алчущие румяного теста зубы половине леса.
В отличие от поджаристого адепта сольного пения, бабушка использует другую тактику и напирает на то, что волк не получит гастрономического удовольствия, глодая ее старые жесткие кости.
Взамен она при каждом подходе волка предлагает санитару леса посетить вечером ее фазенду и откушать там «крепеньких», «тепленьких» и «мяконьких».
Сама же добегает до дома и коварно баррикадируется там, встречая пришедшего за обещанным угощением хищника заколоченными окнами и симулируемой болезнью Альцгеймера:
— Бабушка, бабушка, дай мне крепеньких!
— Я не обещала тебе никаких крепеньких. Я говорила, что моя избушка крепко закрыта, ты не войдешь.
— Бабушка, бабушка, дай тепленьких!
— Я же говорила тебе, что моя избушка тепленькая.
— Бабушка, бабушка, дай мяконьких!
— Я же говорила тебе, что моя постель мяконькая.
После этого конструктивного диалога и происходит разветвление сюжета на оптимистический и пессимистический варианты. В первом на страже бабушкиных костей стоят вышеупомянутые пернатые, которых волк, не иначе как в голодном бреду, принимает за вооруженных людей и позорно ретируется. Второй же ознаменовывается-таки торжеством справедливости — с точки зрения обманутого серого, разумеется. Он находит укрытие в мусорной яме и, когда потерявшая бдительность пенсионерка покидает укрепленный периметр, выскакивает оттуда и глотает ее целиком.
Другая сказка, именуемая в сборниках «Избушка бычка», до слез напоминает родное с младенчества «Зимовье зверей», чей донельзя упрощенный вариант под названием «Теремок» знаком всем детям от года и старше. Ответственный бычок взялся строить дом на зиму, а любители дармовщинки — поросенок, баран, гусь и петух — попросились к нему в квартиранты.
Бычок предложил им стать дольщиками, то бишь посильно вложиться в строительство пусть не рублем, так мышечными усилиями. Лентяи отказались, а когда работа была закончена бычком единолично, заявились вновь, шантажом и угрозами вынудив крупнорогатого прописать их на своей жилплощади:
— Если ты меня не примешь, я весь фундамент разрушу, — сказал поросенок.
Баран пригрозил, что разобьет все стены. Бычок принял и его. Потом пришел гусь. Он обещал выщипать мох, если бычок не примет его в избушку. Бычок принял и его. В конце концов пришел петух и говорит:
— Если меня не примешь, я сдеру всю кострицу с чердака. Зимой ты всё равно замерзнешь!
Впрочем, бычку не пришлось пожалеть о содеянном, так как в деле изгнания с общей территории вражеских интервентов в лице, то есть морде, медведя и волка зверский коллектив показал слаженную командную работу и недюжинный корпоративный дух:
Медведь вошел в избушку — все на него напали. Бычок прижал его к стене, поросенок кусал за ноги, гусь щипал, а петух залез на печку и кричал:
— Дай я повешу!
Сполна хлебнувший подобного гостеприимства Топтыгин так расписал волку радушных хозяев, что тот и не подумал проверять медвежьи слова на своей шкуре. Ну а звери (некоторые из которых и вовсе птицы), сплоченные таким знаменательным делом, как защита малой родины, дружно прожили в своей коммунальной избушке до весны.
Вообще народные сказки — это удивительная и поистине неисчерпаемая тема, но весь сказочный сонм, к сожалению, не уместить в один обзор. А завершить его хотелось бы милой и тоже с детства знакомой сказкой о дружбе волка и старого пса.
В литовском варианте она называется «Как пес с волком дружили», русская сказка с похожим сюжетом носит название «Волк и собака», а по мотивам подобной же украинской сказки снят мультфильм «Жил-был пес», известный всем, чье детство пришлось на последние два десятилетия советской эпохи.
Надо отметить, что литовский вариант сказки куда ближе к украинскому — в нём даже присутствует практически слово в слово сакраментальная фраза «Щас спою»:
Затянули женщины в избе песню, волку тоже невтерпеж.
— Ну-ка и я запою!
Пес его удерживает:
— Не пой, беда будет!
Только куда там волку вытерпеть! Запели гости погромче, начал и он подпевать. Услыхали люди волчий вой, схватили кто палку, кто кочергу, кто половник и кинулись на волка.
Правда, сказка, в отличие от мультфильма, не предоставляет нам хэппи-энда или хотя бы открытого финала. Вместо не менее сакраментального «Ты заходи, если что», показывающего, что звериная межрасовая дружба оказывается сильнее антропогенных недоразумений, литературный источник куда более жесток и реалистичен: после изгнания из деревни несостоявшегося Паваротти «и кончилась дружба волка с псом». Русская же версия и вовсе предлагает читателям в финале кровавые разборки и смерть основного персонажа. А учитывая, помимо всего прочего, что симпатии многих детей традиционно принадлежат волку, — во многих сказках, что уж греха таить! — впору ставить на подобные сюжеты возрастное ограничение как минимум 12+.Читайте также:
Латышские народные сказки
Эстонские народные сказки
Белорусские народные сказки
Украинские народные сказки
Особенности национального юмора: габровские шутки