Почему культ страдания сыграл с украинской литературой злую шутку (часть 1)

Для начала — случай из жизни. На подготовительных курсах к поступлению в Донецкий национальный университет (еще до начала войны в Донбассе) преподаватель вуза задает абитуриентам вопрос: «Почему украинские авторы писали о тяжелой судьбе простого угнетенного народа, а русские — нет?» Один из юнцов возражает, что и русские писали: тот же Некрасов во всех подробностях рассказал о том, «кому на Руси жить хорошо». «Писали, — соглашается преподаватель, — но немногие. А украинские писатели — почти все. Почему? Ведь положение и в России, и на украинских землях было одинаковым».

После паузы педагог-филолог сам объясняет для молчащей аудитории, в чем дело. Объяснений у него целых два: во-первых, украинцы по духу народ более свободолюбивый, бунтарский, чем русские. Во-вторых, нужно обратить внимание на социальное происхождение русских и украинских писателей. Последние писали о страданиях простого народа, потому что сами были выходцами из низов. А русские (Пушкин, Лермонтов, Толстой) — сплошь дворяне, представители, так сказать, класса угнетателей. Тягостная жизнь простолюдинов, дескать, была им незнакома, а если и знакома, стали бы они в собственных произведениях «наезжать» на самих себя?

Не будем спорить, у кого из братских народов революционного запала больше, а вот о социальном происхождении стоит поговорить отдельно. Многие малороссийские авторы действительно не могли похвастаться дворянскими корнями.

Но на деле миф об угнетенной украинской литературе, проводники которой неизменно поднимались из самой черни, как минимум слегка искажает действительность.

Иван Котляревский, зачинатель новой украинской литературы, происходил из благородного казацко-старшинного рода. Отнюдь не забитым сельским мужичком был «отец украинской художественной прозы» Григорий Квитка, который четыре раза избирался предводителем дворянства Харьковского уезда. Автор первого исторического романа на украинском языке Пантелеймон Кулиш был сыном состоятельного крестьянина.

В концепцию бедняцкого происхождения малороссийских авторов не вписывается даже знаменитый «каменяр» и «вечный революционер» Иван Франко. На уроках украинской литературы его преподносят как образец эдакого отечественного «селфмейдмена», который из грязи выбился даже не в князи, а еще выше — в претенденты на получение Нобелевской премии! Не будем ставить под сомнение его упорство и трудолюбие, но справедливости ради отметим, что крестьянская семья Франко в своей среде считалась зажиточной, а детские годы сам писатель позже будет описывать как счастливые. Не потому ли сын каменщика не был вынужден батрачить с ранних лет, чтобы помочь семье, а сумел окончить Дрогобычскую гимназию и поступить во Львовский университет?

А уж родственным связям Ларисы Петровны Косач (более известной как Леся Украинка) позавидуют многие российские братья по перу: отец — потомственный дворянин и чиновник, мать тоже из дворян, дядя — приват-доцент Киевского университета.

Перечисленные авторы — не случайно выбранные, а лучшие из лучших, самый цвет украинской литературы, ее главные герои. Так почему же — и действительно ли — тематика их произведений разительно отличается от тематики произведений русских классиков?

По сути, самостоятельная украинская литература начинается с Тараса Шевченко — человека, которого в украинских учебниках называют «всемирно известным» и ставят в один ряд с лучшими европейскими авторами. Но до него были те же Иван Котляревский и Григорий Квитка-Основьяненко. А еще раньше — украинский философ Григорий Сковорода. Правда, украинским его можно величать разве что по принципу принадлежности к тем территориям, которые впоследствии войдут в состав Украинского государства. А вот оригинальный язык его произведений от украинского настолько далек, что Сковороду для школьных учебников приходится переводить. Так, вместо подлинного «Всякому городу — нрав и права» появилось осовремененное «Всякому місту — звичай і права».

С Котляревским и Квиткой ситуация тоже непростая. Оба они писали как на русском языке, так и на малороссийском наречии, и явно не стремились при этом войти в когорту классиков украинской литературы. Котляревский вообще едва ли считал себя писателем (по крайней мере, творчество не было основным родом его деятельности) и оставил после себя небогатую библиотеку. Украинское литературоведение сосредоточено всего на одном его произведении — бурлескной поэме «Энеида», перелицовке знаменитой «Энеиды» Вергилия, в которой главными героями выступают украинцы. На «стебный» характер произведения намекает даже полное название: «Энеида, на малороссийский язык перелицованная И. Котляревским». И рассудительные читатели понимали: сам автор не воспринимал поэму всерьез, а некоторые вообще критиковали его за глумливое отношение к украинскому народу (к примеру, тот же Пантелеймон Кулиш).

Неудивительно, что благодаря популярности «Энеиды» малороссийское наречие воспринималось как наречие забавных и необразованных простолюдинов, не годящееся для написания серьезных произведений.

Это утверждение якобы решил опровергнуть Григорий Квитка-Основьяненко. По легенде, которую часто рассказывают учителя украинской литературы, товарищ Квитки заявил ему, что произведение на малороссийском наречии по определению не способно никого растрогать. В ответ на это писатель создал сентиментальную повесть «Маруся», первый образец художественной прозы в новой украинской литературе. Если верить этой версии, то выясняется, что два главных произведения «дошевченковского» периода — это результаты экспериментов, да и сюжетная наполненность их не отличалась социальной остротой. Страдания угнетенного народа отнюдь не были «провiдной» (ведущей) темой произведений зарождавшейся украинской литературы.

Коренным образом изменил положение Тарас Шевченко. Не будем спорить, является популярность «кобзаря» исключительно его заслугой или ощутимую роль сыграли потомки, которые возвели Тараса Григорьевича в ранг величайшего представителя нации. Факт остается фактом: в отличие от предшественников, Шевченко писал много — очень много! — и использовал для этого, как правило, малороссийское наречие. На этом поприще у него практически не было конкурентов.

За славой и признанием выходцы из Малороссии зачастую стремились в столицу империи и если уж занимались литературным творчеством, то использовали для этого русский язык.

Яркий тому пример — Николай Васильевич Гоголь, искусно владевший полтавским диалектом, но в историю вошедший как великий русский писатель. Впрочем, украинофилы поспорят: для них Гоголь остается «своим» не только по национальной, но и по культурной принадлежности…

От коллег по цеху Тараса Шевченко отличали два важных момента. Во-первых, он действительно был бедняком, детство и юность провел в крепостной зависимости и натерпелся от своего пана — помещика Павла Энгельгардта. Во-вторых, в его произведениях радостные нотки отсутствуют как таковые. Поклонники «кобзаря» резонно заметят, что конкретно Шевченко поводов для радости не наблюдал, да и вообще — время было такое, жизнь была тяжелая.

С этим не поспоришь, но трудно опровергнуть и другое утверждение: образ Тараса Шевченко стал неким эталоном, путеводной звездой для последующих поколений украинских авторов и, в конечном итоге, сыграл с ними злую шутку.

Преклонение перед «кобзарем» заставляло их двигаться в заданном тематическом направлении. Разумеется, за шаг вправо или шаг влево на этом поле их не ждал расстрел, но с моральным авторитетом Шевченко спорить трудно. Если он писал о страданиях угнетенного украинского народа, то писать об этом должны и они.

Продолжение