Россия уже побеждала Польшу и Литву в борьбе за умы украинцев

В XVI и XVII веках на юго-западных окраинах Русского государства, пограничных с Речью Посполитой и Диким полем, было неспокойно. Постоянные татарские набеги были не единственной опасностью. Остро стояла проблема вторжений черкас, как в документах того времени часто называли казаков-малороссов.

В апреле 1589 года на Северский Донец из Путивля выехал отряд русских служилых людей под командованием Афанасия Зиновьева. Перед ним стояла ответственная задача. Находившийся на Донце запорожский атаман Матвей Федоров с Северского Донца написал письмо в Москву, в котором пожелал «служить государю и над крымскими людьми промышлять». Требовалось выяснить серьезность его намерений, и к атаману был отправлен из Тулы станичный голова Федор Киреев, а отряд Афанасия Зиновьева выдвигался к нему на подмогу.

Посланцы российских властей должны были узнать, как запорожцы хотят «промышлять над крымскими людьми», «берегут ли» они государевых служилых людей и казаков, «которые по Донцу стоят», пропустили ли они московского посланника Петра Зиновьева, ехавшего с татарским посольством, «не погромят ли его», в каких отношениях атаман Матвей Федоров с вожаком «разбойных» черкас Мишакой.

В этих вопросах мы видим отражение основных опасностей, ожидавшихся от черкас: нападения на русских служилых людей, охранявших степные рубежи государства, и на посольства; трудная отличимость от разбойников.

В случае же враждебных действий казаков Федорова Афанасию Зиновьеву предписывалось дать им отпор. Посланцы были готовы к любому развитию событий. Если же желание перехода черкас на русскую службу было искренним, его следовало доказать: очистить свои ряды «от воров», быть готовыми самим давать отпор «разбойным черкасам», которых нужно было вешать, а «пущих самых» отсылать к русским властям в качестве языков. В итоге черкасы Федорова поступили на государеву службу и прошли проверку: прислали «с Донца» в Москву сначала языка-татарина, а затем и «воров-черкас».

Опасения и предосторожности со стороны русских властей не были безосновательными.
Современный белгородский историк Андрей Папков отмечает, что «обладавшие хорошими военными навыками и вооружением черкасы представляли для российских служилых людей опасность большую, чем татары». Небольшие отряды черкасов «были трудноуловимы, поскольку нападали внезапно, из засад, тщательно готовили свои акции, изучая местность и маршруты передвижения российских сторож, станиц, посольств, служилых и жилецких людей».

Российские власти принимали меры в ответ на грабежи и нападения «разбойных черкас». Разрядная книга 1475–1695 годов сохранила указание о таких жестких мерах: если «черкасы учнут по Полю ходить, станицы и сторожи громить, а головы (название должности в Русском государстве) тово не уберегут, и тем головам быти от нас казненным смертью». Таким образом, непосредственная ответственность за отражение разбойных вылазок возлагалась на местные должностные лица, а успешные вторжения свидетельствовали, что они недостаточно бдительно несут свою службу.

В Дикое поле из пограничных городов отправлялись воеводы с отрядами для борьбы с «воровскими» черкасами. Так, в 1589 году «промышлять над черкасами» отправились головы Петр Горчаков и Иван Губин с отрядами из городов Шацка и Ряжска. Летом 1598 года голова К. Мясной из Белгорода преследовал татар, а по дороге разбил и сотню черкас атамана Лепинского.

Однако эффективнее было не просто бороться с набегами, а действовать на упреждение, попытаться привлечь на русскую службу близких по крови и по вере людей.

Пример атамана Федорова не был единичным: Московскому государству в юго-западном пограничье присягало множество других черкас, которые наряду с русскими служилыми людьми начинали нести нелегкую пограничную службу в Диком поле. Этот процесс тоже был достаточно непростым.

Черкасам на русской службе, как уже говорилось, приходилось вступать в схватки с «разбойными черкасами». Так, в 1588 году сторожевые отряды (станицы) черкас Якова Лысого и Агея Мартынова из Путивля отправлялись в Дикое поле для борьбы с «разбойными» черкасами. Станица Якова Лысого вступила в схватку с атаманом Лукином Карнаухом, затем настигла отряд атамана Берчуна, захваченное у путивльцев имущество и оружие было отбито у грабителей. Станица Агея Мартынова разбила отряд атамана Калоши, разгромила группы черкас на реках Суле и Пселе, а в Путивль возвратили награбленное имущество и украденных лошадей.

Черкасы становились частью гарнизонов пограничных городов-крепостей: кроме людей уже упомянутых Агея Мартынова (25 человек) и Якова Лысого (50 человек) в Путивль пришли служить 15 запорожцев атамана Федора Гороховского. В отряде русских воевод Богдана Бельского и Семена Алферова, отправленного для постройки нового города Царева-Борисова, тоже находились служивые черкасы. В XVII веке их число все больше увеличилось.

Встречались они на русской службе не только в слобожанских городах. Так, в указной грамоте царя Федора Иоанновича в 1593 году говорилось об освобождении черкас в Переяславле-Рязанском от строительства городских укреплений, наделялись черкасы и землей в Рязанском уезде в конце XVI века.

Иногда их поселение подальше от границы объясняется не совсем благовидным поведением на новой службе. Так, в мае 1639 года русские жители Путивля подали челобитную властям с просьбой избавить их от соседства с черкасами. Был проведен розыск, установивший, что, уже будучи российскими подданными, переселенцы совершали разбойные вылазки теперь уже в Речь Посполитую, более 50 допрошенных признались в убийствах на территории соседнего государства. Наиболее серьезных преступников казнили, других наказали батогами и кнутом, а путивльских черкас переселили в Орел и Новосиль. Отметим, что после наказания они полностью восстановили свой статус государевых служилых людей.

Сложности интеграции черкас в новое общество часто были обусловлены менталитетом вольных казаков, которым было нелегко сразу осознать себя как часть аппарата Российского государства, а воеводы при этом воспринимали их как обычных служилых людей. Поэтому нередко возникали конфликты и обиды, завершавшиеся побегами со службы обратно в Речь Посполитую.

Например, в августе 1636 года из Оскола бежало 8 черкас, укравших у оскольцев 14 лошадей. В апреле 1640 года из Валуек бежали трое черкас, перед этим уговаривавших своих земляков не строить дома и не работать в поле и соблазнявших их вольной жизнью: «Станем хлеб есть готовой и во дворех жить в готовых». В 1641 году трое черкас, бросив своих жен – дочерей стрельцов в Валуйках, бежали в «Литву». Список таких случаев можно продолжать долго. Часто беглецы встречали резко негативное отношение к себе других малороссов. В 1639 году из Чугуева бежали двое черкас, уговоривших присоединиться к ним двух чужих жен. Беглецов поймали черкасы, сохранявшие верность присяге, один беглец был убит.

При этом к воеводе Чугуева пришли черкасы «всем войском», требуя казнить и оставшихся пленников, чтобы остановить поток беглецов с чужими женами и дочерьми. Видимо, эта проблема стояла остро. В 1640 году нескольких бежавших из Белгорода с семьями черкас преследовали другие черкасы. Двоим перебежчикам удалось скрыться, один погиб, остальных вернули в Белгород. При этом одного из беглецов черкасы сами хотели расстрелять на старом городище, спас его подьячий Потап Степанов, уговоривший отдать задержанных властям для допроса. Вещи, коней и оружие изменников преследователи не соглашались отдавать воеводе, воспринимая их как законный трофей. Как видим, нравы в этой среде царили достаточно лихие.

Государственным ответом на эти бурлившие на Слобожанщине процессы стали меры, упорядочившие службу новых подданных. Воеводам предписывалось больше внимания уделять решению проблем черкас, не допускать дискриминации. Предпочтение отдавалось семейным переселенцам, а одиноких черкас отправляли на жительство к донским казакам и в низовья Волги. После 1640-х годов массовые побеги черкас прекратились, они начали более прочно осваиваться в Российском государстве. Этот процесс стал своеобразным предвестником событий, вскоре произошедших в Речи Посполитой: Переяславской рады и того исторического решения, которое было принято Богданом Хмельницким.