«Сакральные» жертвы и провокация: что стоит за Днем памяти защитников баррикад в Латвии

Буквально на следующий день после событий 13 января 1991 года у Вильнюсского телецентра в соседней Латвии протестующие против «советской оккупации» тоже вышли на улицы. Причем происходящее как будто было срежиссировано одними и теми же людьми: с принесением «сакральных» жертв и последующим обвинением во всем Москвы. Однако теперь, спустя более чем три десятилетия независимости, все больше латвийцев задумываются: а нужно ли было идти тогда на баррикады?

То, что происходило в Латвии (преимущественно Риге) с 13 по 20 января 1991 года, можно считать логичным продолжением инцидента, имевшего место у Вильнюсской телебашни. Анализируя эти события, невольно приходишь к выводу, что срежиссированы они были в одних и тех же кабинетах и, вероятнее всего, одними и теми же людьми. Слишком уж много общего и литовского и латвийского сценариев «обретения суверенитета».

Получив весной 1990 года большинство в Верховном совете Латвии, оппозиционный Народный фронт уже 4 мая провозгласил Декларацию о восстановлении независимости. Наспех сформированное новое правительство немедленно приступило к созданию структур, параллельных органам советской власти.

В отсутствие возможности установить контроль над армией особые виды у «демократов» имелись на рижский отряд милиции особого назначения — одно из первых пяти подобных подразделений, созданных в МВД СССР.

Новый министр внутренних дел республики Алоиз Вазнис попросту переподчинил ОМОН непосредственно себе, одновременно попытавшись зачистить личный состав — естественно, в пользу представителей титульной нации. А когда командир отряда Эдгар Лымарь подчиниться националистам отказался, Вазнис снял омоновцев с денежного довольствия, запретил выдачу им амуниции и горючего для автотранспорта и через местный совмин потребовал у Москвы расформировать отряд.

Для подстраховки также был издан приказ о «деполитизации» структур МВД, который запрещал милиционерам принимать чью-либо сторону в ситуации фактического двоевластия в республике.

Пытаясь нивелировать возникший конфликт, первый секретарь компартии Латвии Альфред Рубикс попросил тогдашнего министра внутренних дел СССР Вадима Бакатина передать рижский ОМОН из структуры МВД в состав внутренних войск, что и было сделано. Заодно в отряде сменился и командир — им стал уроженец Белоруссии, но этнический поляк Чеслав Млынник.

Противостояние в республике сохранялось, и кое-кто делал все возможное для того, чтобы оно принимало все более жесткий характер. Очевидно не доверяя местной милиции, националисты приступили к созданию отрядов «добровольных стражей порядка особого назначения» — фактически незаконных вооруженных формирований.

Результаты не замедлили сказаться: на рубеже 1990-1991 годов в Риге самодельные взрывные устройства сработали у зданий ЦК и его издательства, Дома политпросвещения, Дома печати и даже у дома, где проживали военнослужащие Советской армии и одной из больниц.

Но главное — на многочисленных митингах и собраниях «демократические» ораторы вдруг стали все чаще заявлять, что «завоевать свободу без жертв невозможно». Понятно было, что общество исподволь готовят к еще более радикальным акциям, для осуществления которых был нужен лишь подходящий повод.

Таким и стали январские события в Вильнюсе.  По их горячим следам Народный фронт поспешил собрать в Риге протестный митинг с участием примерно полумиллиона человек.

Уже вечером 13 января в городе начали сооружать баррикады вокруг стратегических объектов, а у некоторых протестующих в руках появилось холодное и огнестрельное оружие.

Начал действовать и ОМОН, 16 января приступивший к разблокированию перегороженного тяжелыми грузовиками моста через Милгравский канал. Тогда и произошла первая перестрелка, в результате которой от шальной пули погиб водитель проезжавшей мимо машины. Министр Вазнис тотчас же издал приказ, который разрешал милиционерам стрелять в спецназовцев, если те приблизятся к объектам республиканского МВД ближе, чем на 50 метров. 

Вечером 20 января омоновцы задержали микроавтобус с пятью вооруженными «дружинниками», которых подозревали в обстреле поста у Дома печати предыдущей ночью. Задержанных повезли на базу отряда, по пути решив завернуть в Прокуратуру Латвийской ССР, чтобы сменить несших там службу караульных. Однако при подъезде к зданию конвой был обстрелян.

Укрыться от пуль решили в находящемся напротив здании Министерства внутренних дел — в дальнейшем, раскручивая государствообразующий миф, «объективные» латвийские СМИ преподносили это исключительно как «штурм МВД ОМОНом». 

Кто именно открыл огонь по подразделению, официально не установлено до сих пор.  По словам Валерия Костырева, который возглавлял расследовавшую данный инцидент следственную группу Генрокуратуры СССР, стреляли сразу из нескольких мест, в том числе с господствующей над этим районом высоты — Бастионной горки.

Предполагается, что в ожидании приезда ОМОНа, ее заняли некие вооруженные люди. Тогда выходит, что конвой попал в загодя устроенную засаду. Кстати, из здания МВД омоновцы видели наступавших короткими перебежками со стороны Бастионной горки отлично вооруженных боевиков.

В общем, можно сделать вывод, что имела место тщательно подготовленная провокация. В пользу такого заключения говорит и присутствие на месте событий множества репортеров, которых будто заранее оповестили о предстоящем бое.

К слову, им больше всех и досталось: были убиты двое операторов из группы известного режиссера Юриса Подниекса. Но что характерно — они (как и еще двое из в общей сложности пяти погибших), получили пули в спину, когда направили свои телекамеры на здание МВД.  То есть, в журналистов стреляли не оборонявшиеся там омоновцы, а кто-то с Бастионной горки.

Сам Подниекс потом упоминал «третью силу», на которую случайно могли наткнуться операторы, немедленно устраненные как нежелательные свидетели. Расправиться с ними вполне могли «национал-патриоты» из отрядов самообороны. Хотя нужно заметить, что Рига в те дни была просто наводнена сотрудниками иностранных разведок.

Кроме того, находились там и многочисленные латыши-эмигранты, многие из которых открыто говорили о необходимости сакральных жертв, дабы придать процессу «обретения суверенитета» необратимый характер.  

Между тем, как раз вероятность «обратимости» тогда была достаточно высокой. Вряд ли «самооборонцы» в случае дальнейшего обострения обстановки смогли бы серьезно сопротивляться ОМОНу, в составе которого были ветераны ВДВ, морской пехоты и пограничных войск, многие из которых обладали опытом боевых действий в Афганистане. Судя по всему, в Народном фронте это отлично понимали, поскольку той же ночью под гарантии премьера Годманиса предоставили бойцам отряда возможность беспрепятственного возвращения на главную базу.

О явной неготовности большей части «баррикадников» отстаивать свои идеи с оружием в руках свидетельствует и другой факт. Всего через два дня после событий вокруг здания МВД было объявлено о начале «павловской» денежной реформы в СССР. После чего протестующие элементарно разбежались по домам, чтобы успеть за три отведенных дня обменять свои пятидесяти- и сторублевки. И все заграждения на улицах оказались как-то быстро разобраны.

То есть, наведение конституционного порядка в Латвийской ССР было возможно при наличии решимости у командира ОМОНа Чеслава Млынника сотоварищи (которая была) и политической воли у высшего руководства страны (которая отсутствовала).          

«Трагифарс с захватом МВД наводит на мысль, что не сработало какое-то звено или не поступила соответствующая команда. Основной мой довод был тот, что московским генералам и лидерам глубоко безразлична наша судьба. Они от всего открестятся и всю вину свалят на нас. Об этом я говорил руководителям и бойцам ОМОНа», — говорил позже в одном из интервью полковник милиции Виктор Бугай, в 1991-м являвшийся начальником рижского Управления внутренних дел

Как и в Литве, в Латвии сегодня событиям 13-20 января 1991 года придали статус памятной даты. Она так и называется – День памяти защитников баррикад (в Риге функционирует соответствующий музей). Ежегодно по всей стране жгут поминальные костры, перед Домским собором поводят концерты, к памятнику Свободы возлагают венки.

Хотя стоит заметить, что за минувшие 32 года героический ореол заметно потускнел и даже, страшно сказать, все чаще подвергается сомнениям.

Весьма показательно в этой связи, что одним из самых откровенных оказался бывший депутат Сейма и Рижской думы Модрис Луянс.

«Я как неформал был со всеми, и на баррикадах тоже. Так люди, знающие толк в создании заграждений от военной техники, прямо говорили: случись что, и эти баррикады ни от чего не защитят. К счастью для баррикадников, компартия и не думала выводить военную технику из казарм. Понимаете, сложно говорить, что было бы, если бы…

Да, я тоже слышал, что если бы мы знали, во что превратится Латвия, то не шли бы мы ни на баррикады. Наверное, все, кто участвовал в январских событиях 1991 года, если бы знали, что ждет Латвию, сильно подумали бы: а надо ли им такое? Ведь ждали просто реформированного коммунизма, а не полного уничтожения промышленности, тотальной безработицы и жутчайшей миграции. Независимая Латвия добилась в итоге и фактической ликвидации демократии, которая вообще теперь попахивает диктатурой», — признался он в интервью «Sputnik Латвия».