Жизнь и судьба палачей: как пытали и казнили в средневековой Риге

Все профессии хороши, но некоторые из них стоят особняком. В данном случае речь идет о рижских палачах, имен которых никто не мог знать. Кроме тех, кто регулярно выплачивал им оклад. Палачи исполняли заказы магистрата, а для того, чтобы ни одна услуга не осталась неоплаченной, они скрупулезно вели учет и выписывали счета городскому совету. Естественно, каждый счет следовало подписать. Благодаря этому имена и дела заплечных дел мастеров из города на Двине сохранились в истории.

Один из них, Мартин Гуклевен, написал отчет о проделанной работе и предъявил его председателю городского суда 25 марта 1594 года. Отчет выглядит следующим образом: «Казнил мечом Гертруду Гуфнер — 6 марок, казнил крестьянина Томаса — 6 марок, отрубил ухо и выворотил члены вору Генриху — 2 марки, выворотил члены вору Минцу — 1 марка, казнил вора Генриха — 6 марок, повесил вора Мартинга — 5 марок, сжег преступника за фальшивый вес дров — 1 марка 4 шиллинга…» И эпическая формула: «Готовый к услугам Мартин Гуклевен, палач».

Обычно приговоры приводились в исполнение на Ратушной площади, но до нее осужденного следовало доставить. Путь бедного грешника пролегал по Яковлевской улице.

В тот момент, когда приговоренного к казни везли на эшафот, должен был громко звонить колокол на церкви Святого Иакова, внушая трепет всем обывателям и давая понять, что лучше быть праведником.

За это он получил прозвище «колокол бедного грешника».

Сам палач, как гласит легенда, жил на улице Трокшню (Шумной) прямо у крепостной стены. До сих пор рижане указывают на маленькое окошко, которое относилось к месту жительства заплечных дел мастера. В некоторых случаях он заранее давал знать, какого рода публичное действо должно произойти на следующий день в его исполнении. Если ожидалась казнь, то на карнизе окна палача можно было увидеть красивую розу. Если же на подоконнике лежала перчатка, то это значило, что вору должны будут отрубить руку или просто сломать ее.

Казнил палач и фальшивомонетчиков всех мастей. Их, самых несчастных из всех преступников, обычно приговаривали к сожжению. Так городские власти с показательной жестокостью боролись с теми, кто имел неосторожность покуситься на их финансовую монополию.

Ремесло палача традиционно причислялось к позорным ремеслам, оттого на их жизнь накладывались ограничения.

Например, палач не имел права жениться. Впрочем, как можно судить по счету, зарабатывал он достойно. Будучи состоятельным горожанином, он не испытывал недостатка в поклонницах. От подобных связей рождались внебрачные дети. По мере взросления отпрыски постигали основы отцовского ремесла и впоследствии становились его ближайшими помощниками. Их называли адъюнктами. Палач и его внебрачные сыновья составляли особый профессиональный цех.

Обычно адъюнкты занимались пытками и подготовкой места казни. В центре Ратушной площади выкапывали яму, покрывали ее черным сукном, и уже на него ставили приговоренного.

Зачастую публичные казни собирали большое число зевак. Они старались заранее узнать о предстоящем зрелище. Тогда зрители стремились занимать самые высокие места, откуда открывался широкий обзор.

Как и в других городах просвещенной Европы, жильцы и владельцы недвижимости, выходящей на главные средневековые площади, часто предлагали лучший вид на помост за дополнительную (не всегда умеренную) плату.

Поджигатели, возмутители общественного спокойствия, бунтовщики, воры, похитители людей, неверные жены, фальшивомонетчики — вот те, кто приговаривался к различным мерам наказания, в том числе и к высшей.

В средневековой традиции к наказанию приговаривали и неверную жену. Впрочем, ее могли пощадить, если любовник уплатит обманутому супругу сумму в десять марок серебром, а еще три следовало внести в городскую казну. Так что дела по адюльтеру чаще всего решались полюбовно.

Меньше всего везло женщинам, обвиненным в колдовстве. Жестокие суды над «ведьмами» традиционно устраивали в районе Саркандаугавы, а в ряде случаев показательные расправы осуществлялись и возле Древней горы (на месте современной Академии художеств).

Если жертва средневекового правосудия безвозвратно погружалась в «ведьмину канаву», то она считалась невиновной, а если ей удавалось всплыть, то ни у кого не оставалось сомнений, что она в действительности занималась колдовством.

Такие жестокости в средневековой Европе были отнюдь не редкостью.

Существовала и старинная тюрьма для лиц прекрасного пола. По некоторым данным, она примыкала к зданию старинной Ратуши и находилась при Женской башне или башне Мук. Поэтому в дальнейшем улица за Ратушей носила название Девичьей. Говорят, что заключенные в Женской башне узницы скрашивали утренние часы трогательным пением, отчего первоначально название звучало как Улица поющих дев. Позже женская тюрьма прекратила свое существование, поэтому эпитет «поющие» в названии улицы отпал.

Во времена Российской империи в Риге произошли изменения в пользу гуманизма и человеколюбия.

Известно, что ночью перед дворцовым переворотом дочь Петра Елизавета молилась у иконы Пресвятой Богородицы, давая обет отменить смертоубийство по приговору суда в случае, если ей удастся прийти к власти. К 1753 году императрица первая в Европе подготовила указ, фактически отменявший смертную казнь в России. Эта реформа напрямую касалась и Прибалтийского края.

Особо болезненный удар по бюджету рижских палачей нанесли законодательные запреты на применение пыток. Их подписал Александр Первый в первые годы своего царствования.

Это решение предопределило постепенное исчезновение института палачей и их адъюнктов, в котором уже не оставалось смысла.

Так палачи вынуждены были поменять профессию и переквалифицироваться в простых каменщиков. И это выражение здесь не только для красного словца: в первой четверти XIX века Рига остро нуждалась в профессиональных мастерах, способных ровно и аккуратно положить брусчатку. Таковых долго не находилось. Домовладельцы готовы были платить кому угодно, лишь бы улицы были выложены выпуклым булыжником.

Рижские власти нередко стремились увековечить свой суровый суд. На пересечении Столбовой (Стабу) и Александровской (Бривибас) улиц до середины XIX века стоял столб с пугающей надписью: «14 июля 1677 года у этого столба был изорван раскаленными докрасна щипцами и заживо сожжен поджигатель Габриэль Франк из города Цвиккау, виновный в двукратном, совершенном в разных местах 21 и 22 мая поджоге, в результате чего сгорело дотла больше половины города, в том числе две церкви и школы при них».

Впрочем, не над ним одним была произведена столь жестокая расправа. В тот год вместе со студентом из Саксонии Франком в Риге был казнен за то же преступление шведский моряк Петер Андерсен.

Вряд ли кто-то из них был виновен в инкриминируемом ему деянии. Но гнев рижан, потерявших в результате опустошительного пожара свое имущество, требовал выхода наружу.

Очевидно, обвиняемые признали свою вину под пытками.

Любопытно, что их заставили сознаться в том, что они действовали по наущению московского боярина Юрия Ивановича Ромодановского, приближенного царя. И в те годы в Риге было модно искать «руку Москвы».

Старожил Риги Сергей Иванович Шутов вспоминает, что столб с металлическим шаром наверху, истыканный острыми железными шипами в память о расправе над мнимыми поджигателями, стоял на перекрестке, производя зловещее впечатление на путников. И продолжил бы стоять дальше. Судьбу его решил приезд в Ригу наследника российского престола, цесаревича Александра Николаевича, в мае 1847 года. Наследник остановился, выслушал леденящую душу историю этого монумента и озвучил мнение, что такие ужасные события могли бы обойтись и без увековечения.

Городской совет прислушался к ценному замечанию будущего императора Александра Второго. Памятник был снят.

Гранитные остатки его основания и ныне хранятся в Крестовой галерее Домского собора.

К счастью, сегодня в Риге никто никого не казнит. А быт и нравы рижских палачей создали почву для десятка легенд и преданий. Верно одно: русские государи и государыни своими указами прекратили пытки и казни в Прибалтийском крае, утвердив в массовом сознании идею высшую ценность человеческой жизни.