Отбирали еду, продавали обувь только немцам: какой была нацистская оккупация Латвии

Латвийские власти после распада СССР ставят знак равенства между советским периодом и нацистской оккупацией Латвии. Больше того, наиболее радикальные националисты доказывают, что «советская оккупация» была хуже гитлеровской, потому что немцы «хотели дать Латвии независимость». Исторические свидетельства опровергают и этот миф, и россказни о том, что при нацистах латышам жилось припеваючи. Одним из таких свидетельств являются заметки об особенностях нацистского режима, которые отправлял в Москву советский партизан-антифашист Имант Судмалис.

В докладе от 25 мая 1942 года Судмалис подробно описывает реальную стратегию германских колонизаторов в отношении Латвии и ее населения. Долгое время это послание фигурировало под грифом «Совершенно секретно».

Начало доклада отражает экспансионистскую политику Третьего рейха в оккупированной Прибалтике — конфисковать продовольствие, опустошить магазины, перераспределив материальные ресурсы в пользу учредителей нового порядка.

«Промтоварные магазины пусты, хотя в витринах должны быть выставлены товары (например, одежда). На продукты введены карточки — как в городах, так и в деревнях. Где кое-что можно получить, там бесконечно большие очереди».

Это соответствовало действительности — нацисты первым делом забирали натурпродукт у угнетенного населения, и в итоге припасов катастрофически не хватало.

Сколько хлеба и других продуктов при нацистах мог получить житель Латвии в неделю? Судмалис дает подробную справку: «По карточкам выдают в неделю хлеба — 1 100 грамм, масла — 200 гр., мяса (только говяжьего) — 350 гр., сахара в месяц — 400–600 гр., табака (только мужчинам старше 21 года) — 150 папирос, а в деревнях — только 90 папирос».

Овощи разрешено покупать без карточек, но получить их очень непросто. Судмалис указывает, что на весь 1941 год было выдано по сорок килограмм картофеля на руки, да и тот мелкий, который «раньше употребляли на корм свиньям». И это при том, что нацистские чиновники при помощи полицейских структур могли забрать у любого крестьянина любое продовольствие, в том числе и скот.

Все движимое и недвижимое имущество всецело и безоговорочно принадлежало Третьему рейху, и населению Остланда приходилось с этим считаться.

Например, все запасы хлеба (кроме того, что предназначался для потребления и для семян), предписывалось сдавать в гебитскомиссариаты. На каждую курицу заводилась карточка, в которой нацистские чиновники отмечали количество яиц, которые надо было сдать. Волостные правления получали разнарядку на сдачу кур, которая распределялась среди населения. Выдавались и специальные «мясные карточки», в которых скрупулезно отмечались количество членов семьи и вес зарезанного животного. За корову платили 20 марок (200 рублей).

Молоко, пишет Судмалис, вообще было в дефиците. Его могли получить только дети и больные «по особому разрешению врача». Продавать сметану в Остланде и вовсе было запрещено.

Более того, крестьяне были обязаны сдавать молоко — за исключением «необходимого для личного потребления».

Правда, производить молочные продукты было нечем. Партизан свидетельствует, что нацистские комиссары сразу распорядились конфисковать у крестьян сепараторы «на хранение», милостиво позволив оставить их тем, кто находился дальше восьми километров от «молочных пунктов». Правда, им предписывалось сдавать по 70 килограммов масла с каждой коровы, за что они получали по перерасчету один килограмм масла на человека в месяц.

Судмалис особо отмечает, что мясо продавалось «из-под полы» за двести рублей, что было явно спекулятивной ценой. По рукам ходили карточки на получение пол-литра снятого молока на домохозяйство ежедневно, но в магазинах его нигде не было. Примечательно, что нацистские власти открыли рестораны, в которых можно было получить мясной суп за талоны, а без карточек соискатель горячего мог рассчитывать только на «водянистый суп», а также морковь, разваренную с мукой, которую местные жители иронично именовали «пудингом».

С обновками было тяжело.

Нацистская администрация ввела жесткий запрет на продажу одежды и обуви населению.

С первых же дней колонизации Третьего рейха вход в главный торговый центр Старой Риги — Рижский универмаг (в довоенной Латвии «Армейский экономический магазин» на улице Аудею) — был разрешен только немцам.

Впрочем, теоретически обувь все-таки можно было приобрести, но для этого, по замечанию Судмалиса, человек должен был «привести двух свидетелей, которые подтверждали необходимость покупки обуви; после этого идти в волостное правление, где заполнялась анкета, которую заверяло волостное правление; затем идти в уездное правление; оттуда к немецкому комиссару, который писал разрешение на покупку; лишь после этого он мог идти в магазин покупать обувь, если только там таковая была».

Так что приобретение обуви превращалось в унизительный квест, к тому же без гарантии успешного его завершения.

Все торговые отношения проходили через кооперативную сеть под чутким контролем нацистов. Немецкие оккупанты, чтобы заручиться поддержкой бывших собственников, отдали часть национализированных предприятий прежним владельцам, но эти владельцы должны были выполнять определенные обязательства и быть готовыми к тому, что собственность эту могут отнять во имя Германского рейха.

Оккупанты ввели ограничения на мытье и бритье.

Судмалис отмечает: «Мыло-эрзац выдают по карточкам… В деревнях только одна карточка, по которой получают сахар, мыло и крем для бритья (для мужчин старше восемнадцати лет). Если идешь бриться в парикмахерскую, нужно брать с собой крем для бритья». Немецкая педантичность в действии.

Имант Судмалис рассказывает и о нюансах административного управления. Упоминает и комиссара Дрекслера, в подчинении которого находились все областные комиссары. До войны Отто-Хайнрих Дрекслер занимал пост бургомистра Любека, а по профессии был… стоматологом. Затем он, как и десятки тысяч соотечественников, вступил в НСДАП (1925 год), а 17 июля 1941 года был назначен генеральным комиссаром «Латвии» в составе Остланда.

Существовало и местное самоуправление, носившее декоративно-марионеточный характер. Его чиновники, «директоры», не предпринимали никаких самостоятельных действий. Самоуправление было лишено права принятия решения, и по каждому вопросу «директоры» самоуправления должны были консультироваться с Дрекслером.

Судмалис пишет: «Дрекслер назначил генеральных директоров во главе с Данкерсом… Бюргермейстер города Рига — немец, его помощники —латыши… Волостные старейшины весною организовали совет землевладельцев, который комплектуется из тех кулаков, которые больше всех сдают хлеба и раболепствуют перед немцами».

Примечательно замечание Судмалиса о языке общения в администрации: «В учреждениях говорят на латышском языке, но все служащие учреждений обязаны посещать курсы немецкого языка». Однако если в учреждении был немецкий чиновник, то «он разговаривал через переводчика».

Не исчезло бесследно и многочисленное сообщество айзсаргов, бывшее опорой и поддержкой авторитарному режиму Ульманиса. Как отмечает антифашист, «еще до войны бежавшие высылаемые офицеры айзсаргов организовывались в банды». Нетрудно было догадаться, чем промышляли эти группировки. Об их подлинной функции Судмалис недвусмысленно пишет: «Немецкие войска, продвигаясь вперед, расчистку тыла оставляли айзсаргам, назначая главарей банд волостными комиссарами».

Многие айсзарги еще до вхождения в Ригу подразделений вермахта стреляли в спину отступавшим красноармейцам и прибегали к актам спонтанной экспроприации. А в первые дни оккупации боевики времен Ульманиса не гнушались бессудными расправами над евреями и коммунистами. 

Впрочем, нацисты не церемонились ни с кем, даже с самыми преданными приспешниками, давая понять, кто на захваченных территориях господин. Они издали приказ о сдаче оружия, который распространился и на айзсаргов. После того, как оружие оказалось на руках у оккупационной администрации, его начали дозированно выдавать шуцманам, организованным из бывших же айзсаргов и новоиспеченных карателей-добровольцев. Получилась гремучая смесь из молодости и опыта.

Говоря об отношении к довоенной диктатуре, Судмалис подмечает: «Немцы и клика Данкера официально против ульмановцев, но часто вспоминают про «старого доброго Ульмана».

И немудрено — большая часть чиновников авторитарного режима без колебаний перешла на сторону немецких правителей.

«Местное самоуправление» почти полностью было укомплектовано из ульмановских служак. Например, генеральный директор финансов Альфред Валдманис был главой латвийского Минфина с 1933 по 1939 год. Директор комиссариата по образованию и культуре Мартиньш Приманис ранее был ректором Латвийского университета. Директором отдела путей сообщения при нацистах Оскар Лейманис был начальник межвоенного управления железных дорог.

В общем, какого коллаборациониста ни возьмешь, везде за редким исключением обнаруживается бывший ульмановец, притом довольно высокопоставленный. Об этих людях точно высказался секретарь ЦК КП(б) Латвии Ян Калнберзин: «Все эти лица широким слоям народа неизвестны и с давних пор являются шпионами — агентами Германии».

В докладе в Центр Имант Судмалис упоминает и о комплектовании латышских отрядов эсэсовцев. По его словам, после начала призыва добровольцами в армию поступило 700 человек. Нацисты с целью увеличения их числа «в начале зимы выпустили воззвания и начали кампанию вербовки добровольцев, обещали солдатам жалование 24 рубля в день и обеспечение членам их семей, а после войны обещали разные преимущества на землю и работу».

Однако эти посулы не помогли. Тогда нацистские вербовщики начали проводить собрания, на которых требовали принудительной явки молодежи.

Немецкие и латышские пропагандисты вовсю расписывали прелести служения Гитлеру и заманивали юношей обещанием социальных и финансовых льгот.

Любопытно замечание Судмалиса по форме идеологической обработки потенциальных новобранцев и по их реакции на агитацию: «…Выезжали ораторы из Риги, запирали двери и обрабатывали так долго, пока люди не записывались. В Латгалии и Андрупенской волости, заперев двери, не выпускали людей, пока те не записывались. В Кулдигском уезде молодежь выломала двери и убежала. Но и это не помогло. Из Лиепайского, Кулдигского и Айзпутского уездов записалось около 300 добровольцев или безумцев, как их называют в народе». Точнее не скажешь…

Сами же эсэсовцы-добровольцы не носили немецкую форму, а щеголяли в мундирах бывшей ульмановской армии. Их вооружение составляло русское оружие. И далее: «Уходя в армию, добровольцы должны были брать с собой свои одежду, белье, одеяло и посуду».

Немецкие кураторы не предусмотрели средств для материально-технического обеспечения своих подручных. Приходилось донашивать старую форму и ходить с винтовками советского образца.

Из сообщения Судмалиса можно судить о том, что далеко не все население Латвии приветствовало захватническую политику нацистских оккупантов, более того, находились те, кому хватало смелости открыто выступать против бесчинств. Он отмечает, что угнетенное население за глаза называло шуцманов «шмуцманами», то есть «пакостниками».

А партизанское движение, поначалу носившее спорадический, неорганизованный характер, со временем становилось все масштабнее и сплоченнее. И в итоге именно они, борцы-антифашисты, победили «коричневую чуму».

Одну из решающих ролей в борьбе против нацистских оккупантов сыграл и Имант Янович Судмалис.

Вам также может быть интересно:

Спецпроект RuBaltic.Ru: Тропой пособников Гитлера

Спецпроект RuBaltic.Ru: Прибалтика в годы Великой Отечественной войны