Российская империя дала латышам грамотность: первая «школьная революция» в Прибалтике

Вторая половина XIX века ознаменовалась стремительным ростом школ в Прибалтийском крае. Законы, принятые царским правительством, влияли на рост просвещенности латышей и эстонцев. Как следствие, деятельная жизненная позиция образованной молодежи — тех, кто выступил против консервативных порядков в 1905–1907 году, а затем принял активнейшее участие в событиях Октябрьской революции. Неграмотные и непросвещенные люди не могут позволить себе борьбу за свои права, в то время как латышская молодежь, одна из движущих сил революционной стихии 1917–1920 годов, была вполне образованной. Это и привело к историческим результатам.

Первыми масштабную борьбу за развитие традиций латышского просвещения начали младолатыши — Кришьян Валдемар, Кришьян Барон, Каспар Биезбардис, Юрис Алунан и другие. Их основное требование, которое они озвучивали по большей части со страниц революционной «Pēterburgas Avīzes» («Петербургской газеты»), первого в истории периодического издания на латышском языке, было освободить латышские школы от опеки немецких помещиков.

Те же требования высказывали и младоэстонцы, которые с 1857 года издавали первую эстонскую газету «Перновский почтальон».

Получение энергичными латышскими интеллигентами газетной трибуны облегчило их борьбу за самостоятельность собственных школ в Прибалтийских губерниях.

Российская администрация горячо поддерживала участников «школьной революции» 1860-х годов, поскольку сама была заинтересована в уменьшении административно-политического влияния немецких «господ» в Прибалтике.

Если в 1858–1859 учебном году в волостях Лифляндской губернии было только 60 школ (с 5,1 тыс. учащихся), то 1875–1876 учебном году таковых было уже 385 (с 19,9 тыс. учащихся).

В то же время в 1860-е годы в средних общеобразовательных учреждениях Прибалтики был введен немецкий язык обучения. Тем не менее в ряде школ работали сельские латышские учителя, общавшиеся со своими воспитанниками на латышском языке и обучавшие их родному языку добросовестно и углубленно.

В 1874 году в Курляндской губернии насчитывалось 354 школы.  Среди них были как волостные, так и мызные (привязанные к конкретной мызе, то есть усадебному хозяйству) школы, а также конфирмационные (церковные) учебные заведения.

Рост школ шел следом за стремлением населения Прибалтийского края к просвещению. Именно культура и грамотность были выдвинуты кураторами младолатышей и младоэстонцев в качестве основных принципов борьбы за свое общественное положение.

Впрочем, волостные школы часто испытывали давление со стороны школьных комиссий, которые возглавляли сами немецкие помещики, вовсе не заинтересованные в повышении уровня грамотности крестьянских детей.

Такие помещики-комиссары пользовались весьма отрицательной славой в латышской крестьянской среде.

Однако в 1880-е годы последовала новая реформа. В мае 1887 года царское правительство в лице министра народного просвещения графа Ивана Давыдовича Делянова и министра внутренних дел Дмитрия Андреевича Толстого утвердило Временные дополнительные правила об управлении начальными школами Лифляндской, Курляндской и Эстляндской губерний, согласно которым все начальные учебные заведения края оказались в прямом и непосредственном подчинении Министерства народного просвещения, что вывело их из-под юрисдикции местных помещиков.

Таким образом, личность министра Делянова определила свободное развитие прибалтийских школ, которым отныне не был страшен диктат остзейских баронов.

Вся работа по управлению школ Дерптского учебного округа была возложена на попечителя (таковыми с 1883 по 1890 год был юрист Михаил Капустин и с 1890 по 1899 года — филолог Николай Лавровский), который напрямую распоряжался системой школьного образования в Прибалтике и отвечал за качество работы учебных заведений. Он не был обязан отчитываться перед местными комиссиями, которые в одночасье утратили свой статус надзорных органов, однако они всё еще контролировали качество работы учителей.

В этом же законодательном акте было прописано существенное увеличение уроков русского языка, что можно воспринять как значимое подспорье для латышских и эстонских воспитанников этих школ.

Подобное знание способствовало в первую очередь передвижению перспективной рабочей силы с развитым интеллектом и сформировавшимися профессиональными навыками.

Владение русским языком позволяло латышским абитуриентам по окончании губернской (волостной) школы поступить в любой имперский вуз и получить классическое фундаментальное образование.

Если раньше латышский школьник был замкнут в изолированном прибалтийском мирке, в котором долгие годы господствовали немецкие порядки и процветал феодальный национализм, то повышение статуса русского языка с середины 1880-х годов раскрывало перед выпускниками огромный мир Российской империи.

Все эти меры прямо способствовали межэтнической интеграции в рамках того сложного и неоднородного государственного организма, который представляла собой Россия второй половины XIX столетия.

Парадоксальным образом «обрусение» латышей повлияло и на будущий рост их революционного самосознания.

Грамотный молодой студент-латыш, превосходно владевший русским языком, в условиях продолжающегося доминирования остзейцев и острейшего вопроса нехватки земли в Прибалтике, уже в конце XIX века активно вливался в протестное движение на марксистской основе, легко находя общий (русский) язык с армянином, эстонцем, малороссом, грузином, которые также проявляли недовольство имперскими устоями.