До ухода немцев и прихода русских: как Центральный совет пытался возродить Латвию

В условиях, когда до разгрома нацизма оставались считаные недели, а подразделения вермахта сдавали свои позиции перед победоносной Красной армией, в ряде стран Восточной Европы формировались «переходные» органы власти. В Латвии группа представителей военно-политической элиты провозгласила Латвийский Центральный совет (ЛЦС). У его истоков стоял сын первого президента Латвии Константин Янович Чаксте. Историки и обозреватели традиционно указывают, что Центральный совет якобы ориентировался на «демократические ценности» и намеревался восстановить модель «первой республики» до установления авторитарного режима Карлиса Улманиса. Однако первым делом ЛСЦ предложил возрождение Латвийского государства оккупационной нацистской администрации.

Дата создания совета — 13 августа 1943 года. В этот день Чаксте созвал совещание представителей крупнейших латвийских политических сил доулманисовского периода. Декларируемая цель совета — координировать различные группировки «сопротивления» с целью «восстановления независимой Латвии».

Чаксте, будучи юристом, исходил из того, что на момент 1943 года в Латвии все еще действовала Конституция от 1922 года. В связи с этим последний председатель распущенного Улманисом Сейма Пауль Калниньш являлся законным исполняющим обязанности президента Латвии до проведения новых выборов.

Координатором военно-политических группировок, которые находились в оппозиции к оккупационным наместникам Остланда, был посол довоенной Латвии в Стокгольме Вольдемар Салнайс.

Известно, что через Стокгольм, формально декларировавший нейтралитет, курировалась деятельность праворадикальных латышских политических кругов, которые выступали с резко антисоветской позицией.

В свою очередь, Вольдемар Салнайс был одним из первых латвийских послов, 23 июля 1940 года подавших в шведский МИД ноту протеста по поводу «оккупации» стран Балтии Советским Союзом.

В 1943 году Салнайс из своего стокгольмского офиса рассылал в латвийские диппредставительства в Лондоне и Вашингтоне сведения военно-политического характера, связанные с деятельностью нацистской администрации в оккупированной Прибалтике. На основании его донесений дипломаты «в изгнании» составляли сообщения, которые распространяли среди западных партнеров от имени Латвийского Центрального совета (ЛЦС).

В деятельности ЛЦС желали принять участие как социал-демократы, так и представители ультраправого фланга.

Их объединяли ожесточенный антисоветизм и отстаивание англосаксонских политических интересов.

Договорились проводить собрания президиума раз в два дня, а пленарные заседания — раз в три недели. Местом встреч стал дом довоенного политика Адольфа Кливе, выпускника Московского городского народного университета. Во время первых заседаний решено было сформировать семь комиссий: иностранных дел, военную, информационную, юридическую, экономическую, по сборам средств и по налаживанию связей.

Можно утверждать, что ЛЦС еще в условиях господства нацистских оккупационных ведомств намеревался смоделировать силуэт альтернативной проанглосаксонской власти и выступить в авангарде нового антисоветского фронта.

Лидеры совета занялись привлечением в ряды своих сторонников известных латвийцев, в том числе деятелей культуры и церкви. В это же время они предприняли попытки наладить тесные контакты с группировками политиков-антикоммунистов по соседству — Верховным комитетом освобождения Литвы и Центром движения сопротивления Эстонии, деятельность которых также курировалась через посольские структуры досоветской Латвии, нашедшие тихий приют в Стокгольме, Лондоне и Вашингтоне.

Уже в апреле 1944 года состоялась первая совместная конференция трех условных «республик Балтии», что являлось возрождением исторических традиций антисоветской «Балтийской Антанты» образца зимы-весны 1940 года.

И уже 17 марта 188 активистов ЛЦС и сочувствующих его идеологии подписали коллективный Меморандум (с текстом можно ознакомиться в статье электронной библиотеки Wikipedia – прим. RuBaltic.Ru), в котором выразили необходимость восстановления фактического суверенитета Латвийской Республики.

Идеологический посыл меморандума не оставляет никаких возможностей для разночтений при его интерпретации.

Авторы, составлявшие текст, не скрывали своей яростной антисоветской позиции.

Меморандум был написан в тот период, когда красноармейцы ценой своих жизней освобождали советские территории, оккупированные гитлеровскими войсками.

За две недели до подписания этой челобитной советские войска разгромили 16 и 18 армии вермахта, отбросив противника на 280 километров от спасенного Ленинграда. Ленинградский фронт проводил Псковскую операцию, а Западный фронт совместно с Первым Белорусским фронтом продвигался с большими потерями к Витебску.

Примечательно, что первым адресатом меморандума были не представители западных держав, а генеральный инспектор Латышского легиона СС Рудольф Бангерский, который, по расчетам лидеров ЛЦС, должен был санкционировать сбор подписей в условиях нацистской оккупации.

Однако опытный политик Бангерский не желал портить отношения с нацистским руководством Остланда, поэтому не стал рассматривать присланное ему обращение, сославшись на неточности в оформлении.

Тогда активисты ЛЦС отправили зашифрованную стенограмму меморандума в Швецию. Там она оказалась в руках у Вольдемара Салнайса, который и передал обращение дипломатическим кругам стран Запада.

Вскоре последовала ожидаемая реакция со стороны первого лица Министерства по делам восточных территорий Альфреда Розенберга. 26 мая 1944 года он, возмущенный «нападками» со стороны «заговорщиков» из ЛЦС в адрес Третьего рейха, вызвал в Берлин своих непосредственных подчиненных — рейхскомиссара Остланда Генриха Лозе и главу марионеточного самоуправления Оскара Данкерса. Разговор состоялся под протокольную запись, отрывки которой стали достоянием гласности.

Высказывания Розенберга указывают на то, что составители меморандума, прославляемого современными латвийскими историографами, намеревались передать свой текст Гитлеру: «Они хотели призвать генерала Бангерского направить фюреру какой-то написанный ими меморандум, что Бангерскис все же отказался сделать». Далее постулируются отношение Розенберга к поступку «выдающихся латышей», оценка их намерений и косвенный намек на меру наказания: «<...> Я снова коснулся меморандума и объяснил генералу Данкеру, что в других комиссариатах рейха в подобных случаях определенное число ответственных лиц было бы немедленно расстреляно!» Розенберг отметил, что «инициатор этой статьи [Чаксте], между прочим, уже арестован».

Примечательна и позиция Данкера, который в беседе с высокопоставленным нацистом попытался обратить меморандум в шутку: «<...> нельзя ли все это дело, о котором он ничего не знал, оставить в покое, нельзя ли это скорее принять с юмором. В конце концов, Латвия делала все, что ей было по силам».

В продолжение разговора рейхсминистр восточных оккупированных территорий пригрозил Данкеру санкциями за контакты «с латышской эмигрантской диаспорой в Швеции и США», а также подчеркнул, что «задача Данкера теперь состояла бы в том, чтобы рассказать своим соотечественникам, что если Латвия попытается изменить условия немецкой администрации, это повредит самому народу».

Оскар Данкерс безропотно принял все условия министра.

Таким образом, национальная мифология, которая складывается вокруг меморандума ЛЦС, не учитывает объективных исторических фактов. Часто игнорируется его антисоветская направленность в условиях, когда подлинная свобода от человеконенавистнического оккупационного режима могла прийти только с Востока. Мало кто из латвийских историков вспоминает о том, что авторы меморандума использовали этот сомнительный с морально-этической точки зрения текст для укрепления собственных позиций.

Налицо была циничная попытка поторговаться с руководством Остланда и гитлеровской Германии в целом, имея за спиной политико-дипломатическую поддержку со стороны агентов влияния англосаксонских держав.

История этого «центра политического управления» является убедительным свидетельством того, что западные державы, в первую очередь США, еще в 1944 году не оставляли надежду установить тесный военно-политический контроль над восточноевропейскими территориями с помощью «пятой колонны», из представителей которой планировалось сформировать органы власти. Тогда это не получилось. Но в начале 1990-х годов им все же удалось взять реванш.