Данные июньского соцопроса Research & Branding Group показали, что только 1% украинцев считает состояние экономики в стране более или менее хорошим, каждый пятый — средним, а подавляющее большинство (76%) — плохим. При этом всего четыре месяца назад оптимистов было в четыре раза больше, среднюю оценку давали треть украинцев и 64% были недовольны экономической обстановкой. Команда президента Владимира Зеленского не может найти выход из создавшегося критического положения. О состоянии экономики Украины аналитический портал RuBaltic.Ru поговорил с украинским экономистом Алексеем КУЩОМ.
— Г-н Кущ, соответствует ли состояние украинской экономики тому, как его воспринимают жители страны?
— Если мы посмотрим на те более-менее объективные индексы, рассчитываемые нашим Госстатом (например, индексы экономических настроений и ожиданий), то мы увидим, что настроения и ожидания бизнеса начали ухудшаться еще с конца прошлого года, причем наибольшее их падение произошло в четвертом квартале 2019 года.
В январе 2020 года ВВП упал на полпроцента впервые с 2016-го, и это было следствием того, что экономика зашла в дефляционную ловушку, ведь накануне (в декабре 2019 года) у нас впервые за годы независимости была зафиксирована декабрьская дефляция. При этом потребительские ожидания тогда, напротив, были в позитивном сегменте: украинцы положительно оценивали укрепление гривны и низкую инфляцию, не анализируя при этом причинно-следственные связи.
Кстати, здесь стоит отметить, насколько не повезло правительству Алексея Гончарука: ведь если бы кризис начался чуть позже, неудачные результаты деятельности правительства можно было бы списать на коронавирус.
Но экономический кризис начался на несколько месяцев раньше эпидемии, и «съехать» не получилось: результаты деятельности нового правительства проявились в полный рост в конце 2019 года.
Уже летом потребительские настроения начали отталкиваться от «ощущения кошелька», и на этот раз они оказались безрадостными. Реальные доходы сократились на 3–4%, в то время как в последние годы они росли на 10–15% с учетом инфляции.
Что касается нашего карантина, то у него есть свои особенности. С одной стороны, правительство применило жесткую модель карантина — достаточно сказать, что метро закрывалось в считаных странах (Украина была одной из них — прим. RuBaltic.Ru). С другой стороны, на Украине был один из самых слабых пакетов компенсации для экономики и населения.
Был создан антиэпидемический фонд в 60 млрд гривен, что составляет всего 1,5% ВВП, в то время как в развивающихся странах на борьбу с коронавирусом выделяли 10–15% ВВП, в развитых — более 20%.
Вдобавок примерно половину этих средств почему-то пустили не на борьбу с эпидемией, а на дороги. Так что реакция украинцев оказалась запоздалой: у нас люди пока не умеют превентивно реагировать на действия власти, которые ухудшают экономическую ситуацию.
— Глава правительства Денис Шмыгаль заявил, что за время карантина работу потеряли не менее двух млн человек. При этом за тот же период в страну вернулось примерно столько же зарабитчан. Так премьер имел в виду одни и те же два миллиона жителей страны?
— Все оценки Шмыгаля надо принимать с большой поправкой. Начнем с того, что украинский рынок труда «трехсекционный», и эти секции наплывают одна на другую. Есть легальный рынок труда: если брать компании с численностью более десяти человек, это примерно семь миллионов работников. Предприниматели, самозанятые, люди, работающие в теневом секторе, — это пять миллионов человек.
И еще пять миллионов — это трудовые мигранты, сезонные или постоянные. Итого 17–18 миллионов экономически активного населения.
Уникальность этого кризиса заключается в том, что на этот раз у него отсутствуют амортизаторы, одним из которых на Украине традиционно был теневой сектор.
Если бы не этот буфер, нашу социальную систему уже давно разнесло бы в клочья, когда миллионы людей, оставшись без работы, не могли бы найти применения в теневом секторе. Бизнес снижал свои издержки, уходя в тень, экономя на уплате налогов и за счет этого сохраняя рабочие места.
Но в этот раз удар по теневому сектору оказался сильнее, чем по официальному, поскольку именно там велико физическое взаимодействие людей, так что очень трудно, оставаясь в рабочем режиме, соблюдать социальную дистанцию. А закрытые границы привели к тому, что трудовые мигранты оказались на несколько месяцев заблокированы дома.
Поэтому оценки Шмыгаля очень условны.
Мы пока видим официальную статистику — увеличение до полумиллиона количества официально зарегистрированных безработных, хотя обычно в летний период за счет сезонной занятости это число вдвое меньше.
Сколько людей потеряли работу в теневом секторе, точно сказать сложно, но их миллионы.
— Как при таком упадке экономики на Украине наравне с малообеспеченными гражданами существуют и средний класс, и олигархи?
— Существующая модель экономики предполагает определенное число богатых людей (мы это видим по дорогим автомобилям, элитным магазинам и ресторанам, загородным особнякам), которые налоги практически не платят, в то время как на Западе богатый класс платит достаточно высокие налоги.
Украинскую модель я бы назвал «анархокапитализмом», при котором каждый сам за себя.
С одной стороны, эта модель позволяет предпринимателям выживать на микроуровне, а с другой — является идеальной жизненной средой для олигархов, которые активно захватывают (оккупируют) государство. При этом такая модель экономики не позволяет строить инфраструктуру, обеспечивать высокие социальные стандарты, поскольку нет достаточных налоговых поступлений в бюджет.
Поэтому сверхдорогие автомобили наших олигархов у нас ездят по «убитым» дорогам и разваливающимся мостам наравне с другими автомобилями, и поэтому ломаются, как и все остальные.
С одной стороны, украинская модель экономики помогает избранным богатеть, а с другой — сколько бы денег у них ни было, они не хотят обеспечить ими высокий европейский уровень жизни в стране в целом.
Так что до Европы нам пока очень далеко.