ЛАТВИЯ
Всего в Латвии в годы нацистской оккупации было уничтожено около 70 000 латвийских евреев, а также 20 000–25 000 евреев, привезенных из других стран Европы.
Сожжение рижских синагог
4 июля 1941 года
4 июля 1941 года
Крупнейшие сожженные синагоги Риги:
Большая хоральная синагога («Гогол-шул») на улице Гоголя, 25;
Старо-Новая синагога на улице Маскавас, 57;
Белорусская синагога «Райсише-миньяним» на улице Элияс, 15;
Солдатская синагога на ул. Краславас (Палисадес), 24 (22);
Синагога по улице Стабу, 63.
Большая хоральная синагога («Гогол-шул») на улице Гоголя, 25;
Старо-Новая синагога на улице Маскавас, 57;
Белорусская синагога «Райсише-миньяним» на улице Элияс, 15;
Солдатская синагога на ул. Краславас (Палисадес), 24 (22);
Синагога по улице Стабу, 63.
Большая хоральная синагога (Гогол-шул), сожженная во время Рижского погрома 4 июля 1941 года
Хоральная синагога
Руины синагоги в Риге. Сегодня здесь памятник жертвам и тем, кто спасал евреев от нацистов
Камень на месте Большой хоральной синагоги Рига
Акция по сожжению рижских синагог и молельных домов стала отправной точкой для массовой расправы над еврейским населением.
Событие было инициировано нацистским оккупационным командованием и носило показательный характер, так как процесс сожжения Большой хоральной синагоги фотографировался и записывался на камеру. Акция была призвана «сплотить» латышские коллаборационистские формирования и продемонстрировать всем остальным, что еврейское население поставлено вне закона и не имеет права на жизнь.
Что произошло: В Большую хоральную синагогу и в другие синагоги и молельные дома Риги были силой приведены евреи из окрестных домов. Часть еврейских беженцев из Шауляя уже находилась в Большой хоральной синагоге. Затем здание было подожжено.
Число жертв при сожжении Большой хоральной синагоги: приблизительно 500 человек.
Общее число жертв погрома: около 2000 человек.
Исполнители: участники «вспомогательной полиции», абсолютное большинство которых составляли этнические латыши; участники Sonderkommando Arajs (так называемой команды «Арайса»), которую возглавлял Виктор Арайс.
Событие было инициировано нацистским оккупационным командованием и носило показательный характер, так как процесс сожжения Большой хоральной синагоги фотографировался и записывался на камеру. Акция была призвана «сплотить» латышские коллаборационистские формирования и продемонстрировать всем остальным, что еврейское население поставлено вне закона и не имеет права на жизнь.
Что произошло: В Большую хоральную синагогу и в другие синагоги и молельные дома Риги были силой приведены евреи из окрестных домов. Часть еврейских беженцев из Шауляя уже находилась в Большой хоральной синагоге. Затем здание было подожжено.
Число жертв при сожжении Большой хоральной синагоги: приблизительно 500 человек.
Общее число жертв погрома: около 2000 человек.
Исполнители: участники «вспомогательной полиции», абсолютное большинство которых составляли этнические латыши; участники Sonderkommando Arajs (так называемой команды «Арайса»), которую возглавлял Виктор Арайс.
Воспоминания (нажмите, чтобы прочесть)
«Поощрение самостоятельных очистительных акций»:
Фрагмент из отчета айнзацгруппы «А» (руководитель Вальтер Шталекер) о «действиях в Прибалтике». Раздел «Поощрение самостоятельных очистительных акций»:
«Поскольку население Прибалтийских стран особенно тяжело пострадало от большевистско-еврейской власти после включения в состав СССР, следовало ожидать, что, освободившись от нее, оно само уничтожит вражеские элементы, оставшиеся в Прибалтике после отступления Красной Армии.
Для скорейшего достижения поставленной цели [немецкая] полиция безопасности всячески способствовала процессу самоочищения, ускоряя и направляя его в нужное русло. Важно было на будущее иметь доказательство того, что освобожденное население по собственной инициативе применяло энергичные меры против врага — большевиков и евреев, причем не должно было быть обнаружено руководство немецких властей. <…> С самого начала стало ясно, что только в первые дни оккупации возможно проведение погромов <…> В Латвии оказалось гораздо труднее организовать акции самоочищения. Это объясняется тем, что в Латвии, и особенно в Риге, были высланы или уничтожены советской властью все национальные лидеры. Все же при некотором давлении на вспомогательную латвийскую полицию удалось организовать еврейский погром и в Риге. Во время погрома были уничтожены все синагоги [за исключением синагоги на улице Пейтавас, расположенной среди густой застройки] и убито около 400 евреев. Однако ввиду того, что население Риги быстро успокоилось, организовать дальнейшие погромы было невозможно. Как в Каунасе, так и в Риге по возможности были собраны фильмы и фотографии, доказывающие, что первые стихийные убийства евреев и коммунистов совершались литовцами и латышами».
«Поскольку население Прибалтийских стран особенно тяжело пострадало от большевистско-еврейской власти после включения в состав СССР, следовало ожидать, что, освободившись от нее, оно само уничтожит вражеские элементы, оставшиеся в Прибалтике после отступления Красной Армии.
Для скорейшего достижения поставленной цели [немецкая] полиция безопасности всячески способствовала процессу самоочищения, ускоряя и направляя его в нужное русло. Важно было на будущее иметь доказательство того, что освобожденное население по собственной инициативе применяло энергичные меры против врага — большевиков и евреев, причем не должно было быть обнаружено руководство немецких властей. <…> С самого начала стало ясно, что только в первые дни оккупации возможно проведение погромов <…> В Латвии оказалось гораздо труднее организовать акции самоочищения. Это объясняется тем, что в Латвии, и особенно в Риге, были высланы или уничтожены советской властью все национальные лидеры. Все же при некотором давлении на вспомогательную латвийскую полицию удалось организовать еврейский погром и в Риге. Во время погрома были уничтожены все синагоги [за исключением синагоги на улице Пейтавас, расположенной среди густой застройки] и убито около 400 евреев. Однако ввиду того, что население Риги быстро успокоилось, организовать дальнейшие погромы было невозможно. Как в Каунасе, так и в Риге по возможности были собраны фильмы и фотографии, доказывающие, что первые стихийные убийства евреев и коммунистов совершались литовцами и латышами».
«Где здесь живут жиды?»
Фрагмент из воспоминаний латвийского журналиста и политолога Николая Нейланда (1930–2003), проживавшего в детстве на Московском форштадте:
«Летом 1941 года мне было десять лет. Через пару дней после немецкой оккупации в наш пятиэтажный дом, в котором было примерно тридцать квартир, бравурно явились трое или четверо вооруженных мужчин в форме айзсаргов. Постучали и в дверь нашей квартиры. Открыла моя бабушка…
На вопрос: "Где здесь живут жиды?" ответила, что этого она не может сказать, потому что не знает, и добавила, что у нее своя церковь. Один из мужчин довольно грубо обвинил ее во лжи, на что моя бабушка (я стоял рядом с ней) сказала: "Ты еще молокосос, чтобы так со мной разговаривать!" Уже более вежливо прозвучало: "Если не хотите нам помочь, не надо, мы и без вас справимся". Через какое-то время вооруженные мужчины собрали во дворе всех тех евреев, которые были в тот момент дома, т. е. две семьи с детьми, и приказали им следовать за ними. С разрешения бабушки я отправился с ними (точнее, с [другом] Додиком [Пивоваровым]). Мы шли по улицам Лудзас и Гоголя, пока не достигли синагоги. Я — по тротуару, Додик — по проезжей части. Шли и беззаботно переговаривались. Когда я пошел по проезжей части, то один из вооруженных людей закричал: "Обратно на тротуар!"
У синагоги нас разлучили. Я остался стоять на противоположной стороне. Помню, был теплый солнечный день, и вооруженные люди в форме айзсаргов, а может быть, латвийской армии вели евреев — взрослых и детей. Возле синагоги образовалась толпа любопытных. Синагогу окружал забор, и он был такой высокий, что я ничего не мог разглядеть.
Очень ярко в памяти остался тот момент, когда появился первый дым и прозвучали выстрелы. Несколько женщин, которые вместе со мной наблюдали происходящее, запричитали. Одна из них громко сказала: "О Господи, о Господи… Где же Бог, живых детей жгут…" В этот момент я тоже понял, что мой Додик сожжен. Вскоре пламя охватило все здание. Клубы дыма, помню, имели своеобразный запах. <…> Да, думаю, что среди убийц не было ни одного немца, ибо в том возрасте я довольно хорошо ориентировался и в немецком языке, и в форме немецкой армии».
«Летом 1941 года мне было десять лет. Через пару дней после немецкой оккупации в наш пятиэтажный дом, в котором было примерно тридцать квартир, бравурно явились трое или четверо вооруженных мужчин в форме айзсаргов. Постучали и в дверь нашей квартиры. Открыла моя бабушка…
На вопрос: "Где здесь живут жиды?" ответила, что этого она не может сказать, потому что не знает, и добавила, что у нее своя церковь. Один из мужчин довольно грубо обвинил ее во лжи, на что моя бабушка (я стоял рядом с ней) сказала: "Ты еще молокосос, чтобы так со мной разговаривать!" Уже более вежливо прозвучало: "Если не хотите нам помочь, не надо, мы и без вас справимся". Через какое-то время вооруженные мужчины собрали во дворе всех тех евреев, которые были в тот момент дома, т. е. две семьи с детьми, и приказали им следовать за ними. С разрешения бабушки я отправился с ними (точнее, с [другом] Додиком [Пивоваровым]). Мы шли по улицам Лудзас и Гоголя, пока не достигли синагоги. Я — по тротуару, Додик — по проезжей части. Шли и беззаботно переговаривались. Когда я пошел по проезжей части, то один из вооруженных людей закричал: "Обратно на тротуар!"
У синагоги нас разлучили. Я остался стоять на противоположной стороне. Помню, был теплый солнечный день, и вооруженные люди в форме айзсаргов, а может быть, латвийской армии вели евреев — взрослых и детей. Возле синагоги образовалась толпа любопытных. Синагогу окружал забор, и он был такой высокий, что я ничего не мог разглядеть.
Очень ярко в памяти остался тот момент, когда появился первый дым и прозвучали выстрелы. Несколько женщин, которые вместе со мной наблюдали происходящее, запричитали. Одна из них громко сказала: "О Господи, о Господи… Где же Бог, живых детей жгут…" В этот момент я тоже понял, что мой Додик сожжен. Вскоре пламя охватило все здание. Клубы дыма, помню, имели своеобразный запах. <…> Да, думаю, что среди убийц не было ни одного немца, ибо в том возрасте я довольно хорошо ориентировался и в немецком языке, и в форме немецкой армии».
«Несчастные жертвы ужасно кричали...»
Из воспоминаний Георга Фридмана (1916–1985):
«Как-то утром из окна мы заметили, что латышские полицейские внизу грузят на машину бочку (с бензином?) и уезжают вверх по Гоголевской. <…> Спустя некоторое время даже послышались отдельные выстрелы, и густой черный дым повалил над окрестностями в сторону Двины. <…> В то утро вооруженные латышские полицейские в районе, прилегающем к самой большой и роскошной синагоге… на улице и из ближних домов стали хватать евреев, преимущественно престарелых, с бородами, и безжалостно загонять их внутрь синагоги, облили ее внутри и снаружи бензином и подожгли. Несчастные жертвы ужасно кричали, пытались выбраться через окна и двери, но там их зверски расстреливали полицейские».
«Как-то утром из окна мы заметили, что латышские полицейские внизу грузят на машину бочку (с бензином?) и уезжают вверх по Гоголевской. <…> Спустя некоторое время даже послышались отдельные выстрелы, и густой черный дым повалил над окрестностями в сторону Двины. <…> В то утро вооруженные латышские полицейские в районе, прилегающем к самой большой и роскошной синагоге… на улице и из ближних домов стали хватать евреев, преимущественно престарелых, с бородами, и безжалостно загонять их внутрь синагоги, облили ее внутри и снаружи бензином и подожгли. Несчастные жертвы ужасно кричали, пытались выбраться через окна и двери, но там их зверски расстреливали полицейские».
«...Это жгли синагогу»
Из воспоминаний Шолома Кобякова (1916–1996):
«Как раз в это время я пошел на еврейскую пекарню, которая находилась на улице Гоголя, 4/6. К хозяйке пришли шуцманы [полицаи] и увели ее, а меня отпустили. Потом я узнал, что ее увели в синагогу. Туда согнали очень много евреев из этого и других домов. Придя домой, я заметил огромные клубы дыма. Сначала мы подумали, что это пожар, но потом узнали, что это жгли синагогу, а пожарные стояли рядом, чтобы спасти от огня соседние дома латышей».
«Как раз в это время я пошел на еврейскую пекарню, которая находилась на улице Гоголя, 4/6. К хозяйке пришли шуцманы [полицаи] и увели ее, а меня отпустили. Потом я узнал, что ее увели в синагогу. Туда согнали очень много евреев из этого и других домов. Придя домой, я заметил огромные клубы дыма. Сначала мы подумали, что это пожар, но потом узнали, что это жгли синагогу, а пожарные стояли рядом, чтобы спасти от огня соседние дома латышей».
Материалы по сожжению рижских синагог собраны и обработаны латвийскими историками, в частности, исследователем Холокоста в Латвии Григорием Ефимовичем Смириным (1955–2017).
Торжественная встреча нацистов Германии фашистами и латышскими националистами в Риге, Латвия, в 1942 году.
Массовые расправы
в Бикерниекском лесу
в Бикерниекском лесу
Локация:
Зеленая зона в черте Риги между улицами Бривибас, Бикерниеку, Лиелвардес и Сергея Эйзенштейна в микрорайоне Межциемс. В годы нацистской оккупации лес считался окраиной города и в административную черту не входил.
Память:
В 2001 году по проекту архитектора Сергея Рыжа был открыт мемориальный комплекс, посвященный жертвам нацистских карателей.
Зеленая зона в черте Риги между улицами Бривибас, Бикерниеку, Лиелвардес и Сергея Эйзенштейна в микрорайоне Межциемс. В годы нацистской оккупации лес считался окраиной города и в административную черту не входил.
Память:
В 2001 году по проекту архитектора Сергея Рыжа был открыт мемориальный комплекс, посвященный жертвам нацистских карателей.
Общее число жертв: от 35 тысяч до 46,5 тысячи человек
По данным Чрезвычайной комиссии по расследованию нацистских преступлений, 46500 человек.
По данным современных исследователей, 35000 человек.
Количество евреев составляет примерно 20000 человек.
Всего было обнаружено 55–57 массовых захоронений. Считается местом самой массовой расправы над гражданским населением в годы нацистской оккупации Латвии.
По данным Чрезвычайной комиссии по расследованию нацистских преступлений, 46500 человек.
По данным современных исследователей, 35000 человек.
Количество евреев составляет примерно 20000 человек.
Всего было обнаружено 55–57 массовых захоронений. Считается местом самой массовой расправы над гражданским населением в годы нацистской оккупации Латвии.
Хронология (нажмите, чтобы прочесть)
Рижское гетто. Массовые расстрелы
в Румбульском лесу
в Румбульском лесу
Локации:
Общее число узников: на 20 ноября 1941 года в Рижском гетто содержалось 29602 человека (в том числе 5652 детей в возрасте до четырнадцати лет). По числу узников Рижское «большое гетто» был четвертым на территории СССР (после Вильнюса, Каунаса и Минска).
Общее количество жертв расправы в Румбульском лесу: по разным данным,
от 26 000 до 30 000 человек.
- Границы Рижского гетто: улица Маскавас — улица Ерсикас — улица Еврейская (Эбрею) — улица Ликснас — улица Лаувас — улица Лиела Кална — улица Католю — улица Екабпилс — улица Лачплеша.
- Румбульский лес
Общее число узников: на 20 ноября 1941 года в Рижском гетто содержалось 29602 человека (в том числе 5652 детей в возрасте до четырнадцати лет). По числу узников Рижское «большое гетто» был четвертым на территории СССР (после Вильнюса, Каунаса и Минска).
Общее количество жертв расправы в Румбульском лесу: по разным данным,
от 26 000 до 30 000 человек.
Территория Рижского гетто
Узники Рижского гетто на пути в Румбулу 8 декабря 1941 года
Здание будущего Сейма Латвии. В годы нацистской оккупации здесь располагалась резиденция начальника полиции и войск СС Остланда Фридриха Еккельна
Память:
В 1962 году рижанин Самуил («Буба») Цейтлин и его знакомая Белла Мартинсон разыскали место массовой расправы над еврейским населением в Румбуле и установили там памятный камень.
В 1962 году рижанин Самуил («Буба») Цейтлин и его знакомая Белла Мартинсон разыскали место массовой расправы над еврейским населением в Румбуле и установили там памятный камень.
Румбула, памятный камень
Группа активистов начала работы по расчистке и исследованию места расстрелов.
29 ноября 2002 года был открыт мемориальный ансамбль в Румбуле. Архитектор — Сергей Рыж.
29 ноября 2002 года был открыт мемориальный ансамбль в Румбуле. Архитектор — Сергей Рыж.
Мемориал в Румбульском лесу
Хронология (нажмите, чтобы прочесть)
Воспоминания
«...Позвали одну и велели подняться»
Перед заключением в гетто несколько десятков женщин были отвезены в здание рижской военной префектуры, где располагались пыточные участки вспомогательной полиции.
«…Нам дали чистить картошку, а по вечерам запирали в комнату, это такой погреб был. Спали мы на полу… И нас охраняли... И вот… пришел один с фонариком и стал так присматриваться к этим еврейским женщинам... позвали одну и велели подняться, отвели на второй этаж. Потом через какое-то время она вернулась и очень плакала, ничего не рассказала. Через какое-то время пришли за второй, за третьей. И всех их водили туда, наверх... Пока мы уже не начали понимать, что там оргия. На следующий день всех девушек, женщин, с которыми они там "веселились", увезли на машинах и расстреляли. Потому что все-таки эти латыши опасались... Ну, они же не имели права с еврейками иметь какие-то там отношения».
Из интервью Эллы Медалье Фонду, визуальная история «Пережившие Шоа» от 20 июня 1997 года
«…Нам дали чистить картошку, а по вечерам запирали в комнату, это такой погреб был. Спали мы на полу… И нас охраняли... И вот… пришел один с фонариком и стал так присматриваться к этим еврейским женщинам... позвали одну и велели подняться, отвели на второй этаж. Потом через какое-то время она вернулась и очень плакала, ничего не рассказала. Через какое-то время пришли за второй, за третьей. И всех их водили туда, наверх... Пока мы уже не начали понимать, что там оргия. На следующий день всех девушек, женщин, с которыми они там "веселились", увезли на машинах и расстреляли. Потому что все-таки эти латыши опасались... Ну, они же не имели права с еврейками иметь какие-то там отношения».
Из интервью Эллы Медалье Фонду, визуальная история «Пережившие Шоа» от 20 июня 1997 года
«...Наконец гетто закрыли»
В гетто в конце октября 1941 года были переселены большинство проживавших в Риге евреев. После того, как принудительное перемещение людей закончилось, его ворота закрылись.
«Наконец гетто закрыли. Официально заявили, что вся связь с внешним миром прекращается. При разговоре или передаче чего-либо через проволоку постовые будут стрелять… На следующий день после закрытия гетто поймали в городе еврейского парня, ночевавшего у своей подруги-христианки. Его привели в гетто и расстреляли… Для острастки труп не убирали».
Фрагмент из «Записок» скульптора Эльмара Ривоша (1906–1957)
«Наконец гетто закрыли. Официально заявили, что вся связь с внешним миром прекращается. При разговоре или передаче чего-либо через проволоку постовые будут стрелять… На следующий день после закрытия гетто поймали в городе еврейского парня, ночевавшего у своей подруги-христианки. Его привели в гетто и расстреляли… Для острастки труп не убирали».
Фрагмент из «Записок» скульптора Эльмара Ривоша (1906–1957)
Застенчивый полицейский из латышской Hilfspolizei
Несмотря на запрет находиться на территории гетто, охранники регулярно проникали в него, избивали, грабили и насиловали его узников.
«Когда мы вошли в дом… то увидели у перил на верхнем этаже полицейского из латышской Hilfspolizei, который жестом велел нам вернуться назад. Но поразило его непривычно застенчивое выражение лица. Во дворе нам объяснили, что, мол, там их двое, и пока один стоит на стреме, другой насилует в какой-то квартире еврейскую девушку в присутствии ее родителей. Якобы кто-то каким-то образом… известил об этом комендатуру, и с минуты на минуту ждут жандармов. И действительно, через короткое время подъезжает армейский джип, из него выскакивают несколько вооруженных жандармов… Они взбегают наверх и через непродолжительное время втаскивают двоих захваченных врасплох полицейских в машину и уезжают».
Из воспоминаний Георга Фридмана.
«Когда мы вошли в дом… то увидели у перил на верхнем этаже полицейского из латышской Hilfspolizei, который жестом велел нам вернуться назад. Но поразило его непривычно застенчивое выражение лица. Во дворе нам объяснили, что, мол, там их двое, и пока один стоит на стреме, другой насилует в какой-то квартире еврейскую девушку в присутствии ее родителей. Якобы кто-то каким-то образом… известил об этом комендатуру, и с минуты на минуту ждут жандармов. И действительно, через короткое время подъезжает армейский джип, из него выскакивают несколько вооруженных жандармов… Они взбегают наверх и через непродолжительное время втаскивают двоих захваченных врасплох полицейских в машину и уезжают».
Из воспоминаний Георга Фридмана.
О карательной акции 30 ноября 1941 года
«Это делалось очень быстро, как по конвейеру. Одни только оставляли вещи, как другие уже раздевались, а третьих расстреливали. Так, нашу колонну в тысячу человек расстреляли в течение часа или полутора часов. В яме ходили трое немцев с автоматами в руках с засученными рукавами гимнастерок. Они ходили по трупам, окровавленные, как мясники на бойне, и без перерыва стреляли. Они не стреляли только тогда, когда меняли автоматные обоймы. Как вели себя люди перед расстрелом? Мы, полицейские, даже удивлялись. Не было ни крика, ни шума — только дети плакали да старики шептали свои молитвы».
Фрагмент допроса следователями НКВД латышского карателя Адольфа Лазды
Фрагмент допроса следователями НКВД латышского карателя Адольфа Лазды
Фрида Михельсон,
выжившая после расстрелов в Румбуле
выжившая после расстрелов в Румбуле
Фрида Михельсон избежала расстрела, смогла ночью выбраться из Румбулы и поначалу скрывалась у знакомых и незнакомых людей, а затем получила приют в семье балтийских немцев-адвентистов Вилюмсонов в рижском пригороде Катлакалнс.
В дальнейшем переехала в Израиль и в 1979 году выступила свидетельницей на процессе в Балтиморе против латышского карателя Карлиса Детлавса, лично принимавшего участие в румбульских расстрелах.
В дальнейшем переехала в Израиль и в 1979 году выступила свидетельницей на процессе в Балтиморе против латышского карателя Карлиса Детлавса, лично принимавшего участие в румбульских расстрелах.
«Люди горько рыдают, прощаются друг с другом»
«Колонна вливается в лесок сквозь строй шуцманов. Тут же у входа большой, высокий ящик, а возле него стоит толстый немец-эсэсовец с дубинкой и кричит, чтобы в ящик сбрасывали драгоценности. Внутрь падают золотые кольца, сережки, браслеты, часы. <…>
Другой, шуцман-латыш, приказывает снять пальто, бросить в кучу, уже ставшую горой, и идти вперед. <…>
Иду вперед, крича и вырывая волосы, я не чувствую даже, как вырываю их целыми клочьями. Следующий шуцман кричит: снять все до нижнего белья. <…>
Воспользовавшись моментом, я бросаюсь на землю лицом в снег и замираю неподвижно. Немного спустя слышу, как надо мной говорят по-латышски:
— Кто здесь лежит?
— Наверное, мертвая, — отвечает громко второй голос. <...>
— Ātrāk, Ātrāk! — это гонят евреев: быстрей, быстрей. И евреи бегут прямо в могилу. Я слышу, как возле меня стонет женщина: "Ай, ай, ай!..", и чувствую, что она бросает мне на спину какой-то предмет, затем второй.
Голоса женщины больше не слышу, но предметы падают один за другим, я понимаю, что это падает обувь. Вскоре я покрываюсь целой горой ботинок, валенок, бот. <...>
Люди горько рыдают, прощаются друг с другом и тысячами все бегут и бегут в пропасть. Пулеметы непрерывно стрекочут, а шуцманы все орут и гонят: "Быстрей! Быстрей!", дубасят дубинками, нагайками. Так длится много часов. Наконец стихают крики, прекращается бег, смолкает стрельба. Доносятся где-то рядом из глубины звуки, как при работе лопатами, — это, должно быть, закапывают расстрелянных.
Русские голоса их подгоняют, торопят работать быстрее. Вероятно, для этой работы пригнали советских военнопленных. После, наверное, и их самих расстреляют. Меня давит гора обуви, все тело онемело из-за холода и неподвижности, но я в полном сознании. От тепла моего тела снег подо мной растаял, и я лежу в луже. <…>
Вдруг неподалеку в стороне от ямы тишину прорезают детский плач и крики:
— Мама! Мама!
Раздаются беспорядочные одиночные выстрелы. Плач ребенка смолкает. Убили. Опять тишина».
Фрагмент из воспоминаний Фриды Михельсон «Я пережила Румбулу»
Другой, шуцман-латыш, приказывает снять пальто, бросить в кучу, уже ставшую горой, и идти вперед. <…>
Иду вперед, крича и вырывая волосы, я не чувствую даже, как вырываю их целыми клочьями. Следующий шуцман кричит: снять все до нижнего белья. <…>
Воспользовавшись моментом, я бросаюсь на землю лицом в снег и замираю неподвижно. Немного спустя слышу, как надо мной говорят по-латышски:
— Кто здесь лежит?
— Наверное, мертвая, — отвечает громко второй голос. <...>
— Ātrāk, Ātrāk! — это гонят евреев: быстрей, быстрей. И евреи бегут прямо в могилу. Я слышу, как возле меня стонет женщина: "Ай, ай, ай!..", и чувствую, что она бросает мне на спину какой-то предмет, затем второй.
Голоса женщины больше не слышу, но предметы падают один за другим, я понимаю, что это падает обувь. Вскоре я покрываюсь целой горой ботинок, валенок, бот. <...>
Люди горько рыдают, прощаются друг с другом и тысячами все бегут и бегут в пропасть. Пулеметы непрерывно стрекочут, а шуцманы все орут и гонят: "Быстрей! Быстрей!", дубасят дубинками, нагайками. Так длится много часов. Наконец стихают крики, прекращается бег, смолкает стрельба. Доносятся где-то рядом из глубины звуки, как при работе лопатами, — это, должно быть, закапывают расстрелянных.
Русские голоса их подгоняют, торопят работать быстрее. Вероятно, для этой работы пригнали советских военнопленных. После, наверное, и их самих расстреляют. Меня давит гора обуви, все тело онемело из-за холода и неподвижности, но я в полном сознании. От тепла моего тела снег подо мной растаял, и я лежу в луже. <…>
Вдруг неподалеку в стороне от ямы тишину прорезают детский плач и крики:
— Мама! Мама!
Раздаются беспорядочные одиночные выстрелы. Плач ребенка смолкает. Убили. Опять тишина».
Фрагмент из воспоминаний Фриды Михельсон «Я пережила Румбулу»
Саласпилсский концентрационный лагерь (концлагерь Куртенгоф)
Концлагерь с жестоким режимом, в котором узники вынуждены были заниматься ежедневным бесполезным трудом, а у малолетних детей регулярно брали кровь для медицинских нужд.
Общее количество жертв концлагеря с филиалами в Сауриеши и Беме:
По данным Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию преступлений нацизма — 100 000 человек.
В это число входят также советские военнопленные (примерно 50 000 человек), которые были размещены на территории лагеря Шталаг-350, основанного в июле 1941 года.
Саласпилсский концлагерь, расположенный в двух километрах, считался лагерем для гражданских лиц. Установить точное число погибших в Шталаге-350 несколько проблематично в связи с тем, что нацистская сторона не вела учета его жертв.
Память:
В 1967 году на месте концентрационного лагеря был открыт Саласпилсский мемориальный комплекс.
Общее количество жертв концлагеря с филиалами в Сауриеши и Беме:
По данным Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию преступлений нацизма — 100 000 человек.
В это число входят также советские военнопленные (примерно 50 000 человек), которые были размещены на территории лагеря Шталаг-350, основанного в июле 1941 года.
Саласпилсский концлагерь, расположенный в двух километрах, считался лагерем для гражданских лиц. Установить точное число погибших в Шталаге-350 несколько проблематично в связи с тем, что нацистская сторона не вела учета его жертв.
Память:
В 1967 году на месте концентрационного лагеря был открыт Саласпилсский мемориальный комплекс.
Памятная дата. Возложение цветов и посещение Саласпилсского мемориала. Сайт russkie.lv
Саласпилсский мемориал, вид сверху
Скульптурное изображение Несломленный
Детская игрушка на месте донорского барака (Саласпилс)
Надпись на мемориальном камне в Саласпилсе на русском языке
Надпись на Саласпилсском мемориале
Хронология (нажмите, чтобы прочесть)
Воспоминания
«...У меня выкачивали кровь для фашистских солдат»
«Нас снова погнали, опять не знал никто, куда. Подошли к забору, обнесенному колючей проволокой. Вышки с патрулями и собаками. Загнали за ворота. Так мы оказались в концлагере Саласпилс.
Детей остригали наголо. Всех раздели и погнали по холоду в другой барак, так называемый "карантин". После карантина меня и еще нескольких человек отобрали и поместили в лазарет, где я подвергалась "лечению": у меня выкачивали кровь для фашистских солдат. Однажды подошла ко мне женщина из медперсонала и сказала, чтобы я никому не говорила, что если хочу увидеть свою маму, я должна быть одета и ждать ее. Она сказала, что завтра угоняют наших родителей и потому она проведет меня в барак, где находится моя мама. На всю жизнь я запомнила имя этой доброй женщины — звали ее Анной. Всю ночь мы проплакали с мамой, а наутро ее угнали».
Из воспоминаний Людмилы Ивановны Левченко
Детей остригали наголо. Всех раздели и погнали по холоду в другой барак, так называемый "карантин". После карантина меня и еще нескольких человек отобрали и поместили в лазарет, где я подвергалась "лечению": у меня выкачивали кровь для фашистских солдат. Однажды подошла ко мне женщина из медперсонала и сказала, чтобы я никому не говорила, что если хочу увидеть свою маму, я должна быть одета и ждать ее. Она сказала, что завтра угоняют наших родителей и потому она проведет меня в барак, где находится моя мама. На всю жизнь я запомнила имя этой доброй женщины — звали ее Анной. Всю ночь мы проплакали с мамой, а наутро ее угнали».
Из воспоминаний Людмилы Ивановны Левченко
«...Спала я только на лбу и коленях…»
«Я видела в лагере, как расстреливали, вешали людей. Трупы висели долгое время. Нас морили голодом. Каждый день выносили и бросали в яму людей, которые уже не могли передвигаться. У детей брали кровь. У меня все тело было покрыто большими нарывами. Спать на спине или животе я не могла — спала я только на лбу и коленях…»
Из воспоминаний узницы Анны Трефильевны Красновой
Из воспоминаний узницы Анны Трефильевны Красновой
«Обнаружено насильственное умерщвление детей мышьяком»
«При обследовании трупов по одному в 29 ямах из 54 обнаружено насильственное умерщвление детей мышьяком. Это подтверждает свидетельские показания о том, что каша и кофе, которыми кормили детей немецкие сестры "милосердия" в концентрационном лагере Саласпилс, были сознательно отравлены фашистскими варварами мышьяком с целью умерщвления детей, чтобы освободить руки матерям для отправки их в рабство в Германию».
Из «Акта судебно-медицинской экспертизы массовых детских могил Саласпилсского концентрационного лагеря» (28 апреля 1945 года).
Из «Акта судебно-медицинской экспертизы массовых детских могил Саласпилсского концентрационного лагеря» (28 апреля 1945 года).
«Баня»
«В память врезалась "баня", как обнаженных женщин и детей гнали сквозь строй надзирателей с собаками. Матери стыдятся, что они голые, что на них бесстыдно глазеют охранники. Дети плачут, пугаясь собак. Из бани повели в новый барак, выдали по рубахе. Спали на полу на соломе».
Из воспоминаний Валентины Георгиевны Жёлудевой
Из воспоминаний Валентины Георгиевны Жёлудевой
«...Убиты, повешены, расстреляны...»
«<…> там находилось до 20 000 иностранных евреев, а к моменту моего прибытия оставалось там до 5000 человек евреев, остальные все были убиты, повешены, расстреляны и умерли от голода и эпидемий. Я лично видел, как в еврейской части лагеря ежедневно висели по 2–3 человека повешенных евреев. Также за этот период видел, как расстреливали сразу по 6 человек евреев у комендатуры лагеря за то, что они сумели выменять за свою одежду кусочек хлеба. <… >
Жертв закапывали рядом с Саласпилсским лагерем в лесу. Количества захороненных не знаю, но зарыто там несколько десятков тысяч человек. <…>
Всех выгоняли во двор, немцы заявляли, что теперь им нужно работать, а так как дети будут мешать, их отделят. Тут происходили ужасные сцены. Матери детей не давали, у них немцы и латышские полицейские вырывали детей из рук насильно. Дети кричали, обезумевшие матери рвали у себя на голове волосы, и многие матери сходили с ума, их потом помещали в больницу. При этом детей грудных и в возрасте до 6 лет помещали в этом лагере в отдельный барак, там они массово умирали и заболевали корью. Больных корью сразу уносили в так называемую больницу лагеря, где сразу купали в воде, чего нельзя делать при болезни корью. От этого дети через 2–3 дня умирали. Они синели, корь шла вовнутрь организма. <…>
Детей же в возрасте 5 лет и старше немцы вывозили из лагеря неизвестно куда, говорили, что раздадут крестьянам в качестве пастухов. В течение вышеуказанного периода, то есть за один год, было вывезено детей в возрасте от 5 до 15 лет и старше тоже более 3000 человек; судьба их мне неизвестна. Из тех детей, которые в возрасте до 5 лет попадали в бараки и больницу Саласпилского лагеря, в живых не остался ни один. Все были немцами умерщвлены».
Фрагмент из допроса узника Саласпилсского концлагеря Казимира Лаугалайтиса, который находился в заключении с 18 мая 1942 года по 19 мая 1943 года.
Жертв закапывали рядом с Саласпилсским лагерем в лесу. Количества захороненных не знаю, но зарыто там несколько десятков тысяч человек. <…>
Всех выгоняли во двор, немцы заявляли, что теперь им нужно работать, а так как дети будут мешать, их отделят. Тут происходили ужасные сцены. Матери детей не давали, у них немцы и латышские полицейские вырывали детей из рук насильно. Дети кричали, обезумевшие матери рвали у себя на голове волосы, и многие матери сходили с ума, их потом помещали в больницу. При этом детей грудных и в возрасте до 6 лет помещали в этом лагере в отдельный барак, там они массово умирали и заболевали корью. Больных корью сразу уносили в так называемую больницу лагеря, где сразу купали в воде, чего нельзя делать при болезни корью. От этого дети через 2–3 дня умирали. Они синели, корь шла вовнутрь организма. <…>
Детей же в возрасте 5 лет и старше немцы вывозили из лагеря неизвестно куда, говорили, что раздадут крестьянам в качестве пастухов. В течение вышеуказанного периода, то есть за один год, было вывезено детей в возрасте от 5 до 15 лет и старше тоже более 3000 человек; судьба их мне неизвестна. Из тех детей, которые в возрасте до 5 лет попадали в бараки и больницу Саласпилского лагеря, в живых не остался ни один. Все были немцами умерщвлены».
Фрагмент из допроса узника Саласпилсского концлагеря Казимира Лаугалайтиса, который находился в заключении с 18 мая 1942 года по 19 мая 1943 года.
Рисунок узника Саласпилса. Общий вид лагеря
Возле лагерного барака в концлагере Саласпилс
Вид на сожженный лагерь. Осень 1944 года
Несгоревший барак. Осень 1944 года
Останки советских военнопленных, заключенных в Саласпилсский шталаг
Эксгумация в Саласпилсе. Весна 1945 года
Эксгумация могилы с детскими трупами в Саласпилсе. Весна 1945 года
Даугавпилсское гетто
Число жертв первых городских погромов: с начала нацистской оккупации до 13 июля 1941 года было убито 1500 человек.
Общее число узников в конце июля: около 20 000 человек.
Память:
Точное место массового убийства даугавпилсских евреев долгое время оставалось неизвестным в связи с некоторой удаленностью от центра города.
27 июня 1960 года был открыт мемориал жертвам фашизма в Даугавпилсе (скульптор Харйс Спринцис, архитектор Зигудрс Абелите).
Массовые захоронения погибших во время Холокоста евреев были обнаружены случайно только в июне 1989 года. 9 июля 1989 года на месте мемориала в символической могиле были захоронены останки жертв.
10 ноября 1991 года на месте расстрелов в Погулянском лесу был открыт мемориал памяти жертв геноцида еврейского народа и евреев Даугавпилсского гетто.
6 сентября 2005 года в Погулянском лесу был открыт мемориальный камень жертвам гетто.
Общее число узников в конце июля: около 20 000 человек.
Память:
Точное место массового убийства даугавпилсских евреев долгое время оставалось неизвестным в связи с некоторой удаленностью от центра города.
27 июня 1960 года был открыт мемориал жертвам фашизма в Даугавпилсе (скульптор Харйс Спринцис, архитектор Зигудрс Абелите).
Массовые захоронения погибших во время Холокоста евреев были обнаружены случайно только в июне 1989 года. 9 июля 1989 года на месте мемориала в символической могиле были захоронены останки жертв.
10 ноября 1991 года на месте расстрелов в Погулянском лесу был открыт мемориал памяти жертв геноцида еврейского народа и евреев Даугавпилсского гетто.
6 сентября 2005 года в Погулянском лесу был открыт мемориальный камень жертвам гетто.
Хронология (нажмите, чтобы прочесть)
Евреи в Даугавпилсском гетто
Захоронения жертв Холокоста в Погулянском лесу
Евреи в Даугавпилсском гетто
Воспоминания
«Местная полиция возникла как из-под земли»
«Город пал на четвертый день войны. Население восприняло перемену по-разному: кто с нескрываемой радостью, кто с беспокойством. Немецкая администрация еще не успела обосноваться, а местная полиция возникла как из-под земли. Зачисленные в нее добровольцы расхаживали с винтовками и зелеными повязками на рукаве, а некоторые вырядились в давно припрятанную форму айзсаргов — членов латышской националистической организации. <…>
Вскоре афишные тумбы, заборы и стены домов были обклеены приказами префекта на немецком и латышском языках. Они относились только к евреям. И первый из них строжайше обязывал мужчин до 60 лет собраться в назначенное время на базарной площади. Другой приказ повелевал немедленно пришить желтые звезды к одежде — на груди, спине, а также на брючине. Нам запрещалось ходить по тротуарам, посещать какие-либо общественные места.
Тех, кто рискнул прийти на базарную площадь, погнали в тюрьму, где над ними несколько дней издевались. Потом большинство расстреляли в железнодорожном садике. Полицейские все чаще врывались в еврейские дома, забирали ценности, уводили людей или убивали их во дворах. На городских окраинах возникли массовые захоронения».
Из воспоминаний Семёна Шпунгина «Долгий путь к свободе»
Вскоре афишные тумбы, заборы и стены домов были обклеены приказами префекта на немецком и латышском языках. Они относились только к евреям. И первый из них строжайше обязывал мужчин до 60 лет собраться в назначенное время на базарной площади. Другой приказ повелевал немедленно пришить желтые звезды к одежде — на груди, спине, а также на брючине. Нам запрещалось ходить по тротуарам, посещать какие-либо общественные места.
Тех, кто рискнул прийти на базарную площадь, погнали в тюрьму, где над ними несколько дней издевались. Потом большинство расстреляли в железнодорожном садике. Полицейские все чаще врывались в еврейские дома, забирали ценности, уводили людей или убивали их во дворах. На городских окраинах возникли массовые захоронения».
Из воспоминаний Семёна Шпунгина «Долгий путь к свободе»
«...Никакой надежды на спасение»
«Поздним вечером накануне 7 ноября 1941 года охранники вывели всех во двор, долго чего-то ждали, а потом отпустили. Но уже на рассвете прибыли гестаповцы и началась привычная сортировка. Первыми по списку были вызваны и поставлены отдельно семьи ремесленников, обслуживавших непосредственно Sicherheitspolizei. В сторону отвели также членов юденрата. Составлялись еще какие-то группы. Из работающих отобрали только мужчин и погнали их в город через массивные ворота. Всех остальных, тысячи людей, выстроили на валу.
Я прижался к маме, за ее руку ухватилась Розочка. Было предчувствие, скорее даже уверенность, что нас повезут в Межциемс — и никакой надежды на спасение. А когда находившаяся перед нами расстрельная команда вскинула винтовки, мне показалось, что расправа произойдет здесь же, на месте. Нет на моей памяти минут страшнее, чем эти. В помутненном мозгу билась одна и та же мысль: "Я не хочу умереть!.. Я прожил на свете всего двенадцать лет... Едва услышу на латышском команду "Огонь!", сразу упаду и притворюсь мертвым... Только бы успеть... Только бы успеть..."
А выстрелов не было. Вероятно, убийцы пока лишь упражнялись. Мною овладел безумный порыв — сбежать или скатиться кубарем с вала, чтобы внизу укрыться где-нибудь в каменных казематах. Я уже ступил было на откос, но оглянулся на всякий случай... И, поняв, что меня не могли не заметить, юркнул обратно в притихшие ряды. В это же самое время внутри гетто шел повальный обыск. Полицейские рыскали по палатам, ворошили и простреливали тюки с вещами, постели, взбирались на чердаки, заглядывали во все темные закоулки.
Но где моя мама?! Я отчаянно искал ее, проталкиваясь между стоящими, кричал, звал по имени, но она не отзывалась. "Мама! Мамочка!" Полная тишина. Все застыли в оцепенении, ни на что не обращая внимания. Внезапно раздается команда:
— Медицинский персонал! Врачи, медицинские работники с семьями — пять шагов вперед!
Человек шестьдесят, может быть, восемьдесят быстро отделяются и образуют небольшой обособленный ряд. Ноги понесли меня вместе с ними. Но что теперь делать? Надо к кому-нибудь пристроиться. К кому?! Кто согласится выдать меня за сына? Я кидаюсь то к одному, то к другому, то к третьему, но каждый отворачивается от меня, отгоняет. Никто не хочет рисковать. Я уже почти обошел ряд, не обнаружив ни одного знакомого, как вдруг в самом конце увидел мадам Магид — нашего семейного зубного врача. Она, стоя со своей дочкой, моей сверстницей, поманила меня к себе:
— Сюда, Сема! Сюда! Я скажу, что оба вы мои дети...
Так и было. С проверкой нам повезло. И теперь мы стоим и обреченно смотрим, как длинную-длинную колонну уводят на расстрел. Увы, такая же судьба постигла впоследствии и мою спасительницу, и ее дочь».
Из воспоминаний Семёна Шпунгина «Долгий путь к свободе»
Я прижался к маме, за ее руку ухватилась Розочка. Было предчувствие, скорее даже уверенность, что нас повезут в Межциемс — и никакой надежды на спасение. А когда находившаяся перед нами расстрельная команда вскинула винтовки, мне показалось, что расправа произойдет здесь же, на месте. Нет на моей памяти минут страшнее, чем эти. В помутненном мозгу билась одна и та же мысль: "Я не хочу умереть!.. Я прожил на свете всего двенадцать лет... Едва услышу на латышском команду "Огонь!", сразу упаду и притворюсь мертвым... Только бы успеть... Только бы успеть..."
А выстрелов не было. Вероятно, убийцы пока лишь упражнялись. Мною овладел безумный порыв — сбежать или скатиться кубарем с вала, чтобы внизу укрыться где-нибудь в каменных казематах. Я уже ступил было на откос, но оглянулся на всякий случай... И, поняв, что меня не могли не заметить, юркнул обратно в притихшие ряды. В это же самое время внутри гетто шел повальный обыск. Полицейские рыскали по палатам, ворошили и простреливали тюки с вещами, постели, взбирались на чердаки, заглядывали во все темные закоулки.
Но где моя мама?! Я отчаянно искал ее, проталкиваясь между стоящими, кричал, звал по имени, но она не отзывалась. "Мама! Мамочка!" Полная тишина. Все застыли в оцепенении, ни на что не обращая внимания. Внезапно раздается команда:
— Медицинский персонал! Врачи, медицинские работники с семьями — пять шагов вперед!
Человек шестьдесят, может быть, восемьдесят быстро отделяются и образуют небольшой обособленный ряд. Ноги понесли меня вместе с ними. Но что теперь делать? Надо к кому-нибудь пристроиться. К кому?! Кто согласится выдать меня за сына? Я кидаюсь то к одному, то к другому, то к третьему, но каждый отворачивается от меня, отгоняет. Никто не хочет рисковать. Я уже почти обошел ряд, не обнаружив ни одного знакомого, как вдруг в самом конце увидел мадам Магид — нашего семейного зубного врача. Она, стоя со своей дочкой, моей сверстницей, поманила меня к себе:
— Сюда, Сема! Сюда! Я скажу, что оба вы мои дети...
Так и было. С проверкой нам повезло. И теперь мы стоим и обреченно смотрим, как длинную-длинную колонну уводят на расстрел. Увы, такая же судьба постигла впоследствии и мою спасительницу, и ее дочь».
Из воспоминаний Семёна Шпунгина «Долгий путь к свободе»
Выжил чудом
«Среди узников Даугавпилсского гетто оказался и мой отец [Гершон Рочко], попавший туда со своей первой семьей. Он потерял своего собственного отца — моего дедушку! — жену, двоих детей и других родственников. Сам же он выжил чудом — благодаря ряду случайностей.
Он был по профессии шорником, и его золотые руки оказались спасительным фактором. Он изготавливал качественные перчатки для нацистов, тенты для их автомобилей, поэтому его пощадили. Отец прошел этот скорбный путь полностью: гетто в Даугавпилсе, рижский лагерь Кайзервальд, Данциг, Штуттгоф... Штуттгоф, как известно, заслужил печальную славу одного из ужаснейших лагерей смерти, в тамошнем крематории в пепел превратились тела огромного количества жертв. Последняя работа моего отца перед освобождением — набивал автомобильные сиденья волосами казненных женщин».
Из интервью Иосифа Рочко новостному порталу BB.lv.
Он был по профессии шорником, и его золотые руки оказались спасительным фактором. Он изготавливал качественные перчатки для нацистов, тенты для их автомобилей, поэтому его пощадили. Отец прошел этот скорбный путь полностью: гетто в Даугавпилсе, рижский лагерь Кайзервальд, Данциг, Штуттгоф... Штуттгоф, как известно, заслужил печальную славу одного из ужаснейших лагерей смерти, в тамошнем крематории в пепел превратились тела огромного количества жертв. Последняя работа моего отца перед освобождением — набивал автомобильные сиденья волосами казненных женщин».
Из интервью Иосифа Рочко новостному порталу BB.lv.
Галерея карателей
Вальтер Шталекер, куратор акций Холокоста в Прибалтике
Виктор Арайс
Генрих Лозе, глава рейхскомиссариата Остланд (в центре в очках) и его подчиненные
Конрад Калейс в молодости
Конрад Калейс в пожилом возрасте
Карта Остланда
Шествие легионеров ваффен СС в Латвии
