Война в Южной Осетии породила настоящий спор о природе последствий в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Сегодня видно, как ударная волна конфликта быстро распространяется и затрагивает все более отдаленные регионы. Она, прежде всего, стала прообразом для текущей дестабилизирующей политики США, осуществляемой как напрямую, так и через своих «неоконсервативных» проводников в Европе. С этой точки зрения фактор войны в Южной Осетии не может не учитываться в современных геополитических процессах. RuBaltic.Ru представляет Вашему вниманию заключительную часть статьи профессора экономики, Директора исследовательского центра ЦЭМИ в Высшей школе социальных наук в Париже Жака САПИРА. Первую часть статьи можно найти здесь, вторую часть — здесь.
4. Ошибки Франции
Первым опрометчивым шагом в череде ошибок является, конечно же, то, что Франция не настояла на выработке европейской позиции, осуждающей грузинскую военную агрессию, а главное — атаку на миротворцев, действующих на основании мандата ООН. Это — очевидный промах с учетом оказания Францией существенного влияния в рамках СБ ООН на процессы в области глобальной безопасности. Этому есть свое объяснение: если бы президент Франции осудил в ходе европейского саммита 1 сентября Грузию, то он бы, принимая во внимание позицию Польши и стран Балтии, скорее всего не смог бы обеспечить общее итоговое заявление. Второй ошибкой стало решение Парижа пренебречь содержанием декларации во имя единства европейской позиции. Елисейский дворец под предлогом сохранения единства европейской позиции загнал себя в ловушку, став заложником Польши, стран Балтии и присоединившейся к ним Швеции. Все это впоследствии во многом снизило влияние французской дипломатии в самые пиковые моменты украинского конфликта. Патовая ситуация, в которую угодила Франция, объясняется ограниченностью общих интересов при проведении единой политики ЕС в области внешних связей и безопасности. Такая политика имеет право на существование только в условиях наличия общих, совместно продвигаемых заинтересованными странами интересов. Единства в ЕС нет.
Для французской дипломатии подчинение единой политике ЕС равнозначно добровольному отказу от части суверенитета и независимости страны.
Для понимания реальных ставок саммита ЕС 1 сентября 2008 года необходимо вернуться к началу конфликта. Основной риск войны в Южной Осетии не был связан с планами России по территориальному расширению за счет своих соседей. Россия не формулировала каких-либо территориальных притязаний. Что касается Абхазии и Южной Осетии, известно, что эти два региона при развале СССР (на самом деле — даже еще раньше) выступили против того, чтобы быть частью Грузии. Их референдумы показали, что подавляющее большинство населения одобряет независимость или присоединение к России. Россия, однако, до 26 августа отказывалась признавать их независимость. Условия, которые вынудили Москву, как было ранее продемонстрировано, были исключительными и не могли рассматриваться в качестве прецедента. Основной риск — это не «империализм» России, что бы ни говорили в западной прессе, а сформировавшееся у России устойчивое недоверие к западным странам в результате систематического игнорирования ее интересов и агрессивной политики двойных стандартов, в коих действиях Москва видит угрозу собственной безопасности. Такая атмосфера была создана рядом американских инициатив, среди которых: проект по продвижению противоракетной обороны в Восточной Европе, поддержка членства Украины и Грузии в НАТО, несмотря на данные еще советскому, а затем — и российскому руководству заверения в 1990 и 1992 гг. о не расширении Альянса на восток.
Если бы во главу угла ставилась политика, преследующая цель создания основ для глобального сотрудничества с Россией, как в случае с Афганистаном (транзит военных грузов), так и в экономической сфере, тогда бы Париж уделил внимание содержанию итоговой декларации сентябрьского европейского саммита, а не обеспечению единства позиции. Стремление любой ценой добиться единодушия, добровольно стать заложником тех европейских стран, чья трансатлантическая повестка не отвечает интересам ЕС, обернулось риском преднамеренного возврата к идеологии времен «блокового» мышления.
Можно было бы предположить, что французская позиция формировалась под диктовку европейского консенсуса. Вместе с тем, анализируя речь премьера Ф.Фийона, можно сделать вывод об одностороннем действии французской дипломатии:
«Конфликт разразился в тот период, в августе, когда у всех были связаны руки. В США полным ходом шла предвыборная кампания. ООН была парализована угрозой российского вето. Ничто, похоже, не было способно остановить раскручивающуюся спираль насилия, которая могла вылиться во взятие Тбилиси. Могу точно заверить, что тогда никто и евро не поставил бы на эффективность европейского вмешательства. Именно ЕС, по инициативе председательствующего президента Франции Н.Саркози, благодаря его челночной дипломатии между Москвой и Тбилиси смог добиться 12 августа соглашения из шести пунктов».
В речи глав кабинета министров ни слова не было сказано об ответственности Грузии за развязывание конфликта, бомбардировку Цхинвала. Напротив, премьер, чтобы подчеркнуть миротворческие заслуги главы Французской республики, акцентировал свою речь на реальности «российской угрозы» взятия грузинской столицы. И хотя речь была произнесена уже после событий, кода все должно было бы способствовать международной разрядке, в ней искажались факты для придания конфликту идеологической окраски.
Позиция Франции в 2003 г. в ходе вторжения США в Ирак наглядно свидетельствует, насколько ошибочны были решения сентябрьского саммита 2008 г. Тогда Жак Ширак четко просчитал риски последствий односторонних американских действий для международной архитектуры безопасности, когда США «легализовали» западные крестовые походы против мусульманских стран и арабского населения. Выступая против американского вторжения, французская дипломатия тем самым стремилась сформировать общую европейскую позицию, демонстрируя отсутствие блоковой логики, способствуя нивелированию радикальной исламской пропаганды, целью которой было именно создание образа цивилизационного столкновения и христианского крестового похода. Французский подход нашел отклик среди других европейских стран. В ходе сентябрьского саммита ЕС позиция Франции, напротив, способствовала дальнейшей конфронтации, за которую впоследствии придется оправдываться для перезапуска диалога. Позиция, когда приходиться исправлять то, что было ранее сделано, не только нерациональна, но и ущербна.
Анализ европейской прессы того периода свидетельствует о том, что Франция, в случае занятия более сбалансированной позиции с акцентом на ответственность грузинских властей за провоцирование конфликта, не была бы единственной европейской страной. Внутри самого ЕС не было единой точки зрения на происходящее, что привело к формированию блоков, где ряд стран объединились вокруг ядра из Великобритании, Польши, стран Балтии, взявших на вооружение американскую риторику. Но этот блок отнюдь не стал представлять подавляющее большинство. Различия в толковании международной ситуации в силу разных геополитических интересов стран-членов ЕС является характерной чертой союза. Лицемерные попытки скрыть это приводят к еще большим противоречиям. Если бы эти разногласия стали достоянием широкой общественности, то это свидетельствовало бы о том, что мы более не находимся в блоковой логике, что также позволило бы открыто поставить вопрос, как необходимо формулировать интересы европейской безопасности.
Ответственность французских властей, которые должны были оценить риски своей деятельности, спровоцировавшей атмосферу недоверия с возвратом логики «холодной» войны, повторение которой никто не хочет, так как это не отвечает интересам Европы, огромная. Париж пожертвовал стратегическими долгосрочными интересами в пользу тактической сиюминутной выгоды.
Елисейский дворец, совершив такую ошибку, желая того или нет, ускорил процессы политической и моральной маргинализации международной роли ЕС вместо того, чтобы усилить ее, представив ЕС в качестве гаранта строительства многополярного мироустройства. Все это также существенно подорвало доверие к французской дипломатии.
Не может не вызывать удивление хаотичная внешнеполитическая стратегия французских властей, которые в угоду брюссельскому меньшинству берут на себя риск провоцирования конфронтации с Россией, в то же время продвигая доктрину безопасности в Центральной Азии, где требуется тесное сотрудничество с Россией. Шоковые последствия войны в Южной Осетии во французском общественном сознании схожи с инцидентом, в результате которого погибли 10 французских солдат в Афганистане. В конце весны 2008 г. президент Н.Саркози заявил о необходимости политической и военной стабилизации в Афганистане, подкрепив свои слова усилением на месте французского военного присутствия. Никто не ставит под сомнение данное решение, так как победа Талибана («Движение Талибан», запрещено в РФ) привела бы к дестабилизации ядерного Пакистана. Признание Францией Афганистана в качестве реальной проблемы безопасности для европейского континента не означает, что нужно игнорировать катастрофические последствия американской стратегии и натовской доктрины. В тот момент, когда французское общество узнало о гибели 10 французских солдат, стало также известно о гибели 73 мирных афганских жителей, детей и женщин в результате бомбардировки сил «коалиции».
Не нужно быть новоиспеченным выпускником военной академии или высококлассным стратегом, чтобы понять последствия стремления к ведению дистанционных войн с «побочными потерями» — провоцирование еще большего притока афганцев в ряды талибов. Стабилизация Афганистана не может быть осуществлена за счет наращивания там дополнительных сил. Этого можно добиться лишь путем изменения стратегии, которая предусматривала бы участие в этом процессе России и Китая. Для этих стран кошмарным сценарием стал бы новый приход талибов к власти в Афганистане и дестабилизация Пакистана. У России есть опыт в отношении Афганистана, который следует использовать. К тому же, просоветское правительство просуществовало еще три года после вывода советских войск из страны, что нельзя спрогнозировать в отношении режима Х.Карзая, который, в случае вывода натовских войск, не продержится и считанных недель. Конфронтация с Россией и Китаем заведомо ставит в проигрышное положение центральноазиатскую стратегию по стабилизации. Политика Франции на данном направлении должна освободиться от навязываемых Америкой концепций и запустить стратегический диалог с Москвой и Пекином. Шанхайская организация сотрудничества должна стать привилегированным партнером в проведении политики безопасности.
Взаимовыгодное сотрудничество могло быть использовано и применительно к другой зоне — к региону Африканского рога, где отмечен небывалой силы всплеск пиратства. Французским войскам специального назначения удалось несколько раз успешно провести на месте операции, предотвратив тем самым наихудший сценарий. Смелость и профессионализм французских военнослужащих не вызывает никаких вопросов. Вместе с тем разовые операции — это не то, что способно наладить безопасность морских путей в данном регионе. Для этого требуются куда большие силы и средства. Затем необходимо устранить сам источник всех проблем — создать условия для формирования сомалийской государственности, экономического и социального восстановления, чтобы у местного населения была иная альтернатива пиратству. Эта проблема касается не только западных стран, но и Индии, Китая, которые активно используют морские пути у берегов Сомали, а также России, чьи судна неоднократно подвергались нападениям. Здесь ШОС также могла участвовать в разработке глобального проекта по безопасности, который включал бы в себя не только морское и военное измерение, но экономическое и социальное.
Логика диктует необходимость — неважно, будет это афганское досье или обеспечение безопасности морских судоходных путей — создания настоящего партнерства со странами ШОС.
Франции, которая стратегически представлена в этих регионах, как раз под силу инициировать эти процессы. Ей также будет необходимо заново обрести свободу в принятии стратегических решений для того, чтобы стать посредником, к примеру, за счет получения статуса наблюдателя в ШОС, что позволит стать связующим звеном между этой организацией и НАТО. Такой шаг, помимо способствования эффективному решению по двум вышеуказанным важнейшим досье, также мог бы внести вклад в развитие региональных институтов безопасности на базе партнерства, а не конфронтации. Сегодня видно, насколько ущербным стало решение французских властей в пользу сохранения видимого единодушия в рамках ЕС за счет конкретного наполнения стратегической повестки. Этот выбор свидетельствует о том, что политика сиюминутных решений не опирается на анализ стратегических вызовов, с которыми сегодня сталкивается Франция. Такая ситуация свидетельствует в пользу кризиса.
Таким образом, одна из ударных волн конфликта продемонстрировала кризис стратегического мышления французской дипломатии (по сравнению с ее эффективностью 2003 года), а также разрушительную силу европейского мифа, когда в угоду мнимого единства пренебрегается реальной политической повесткой. Сегодня в ЕС нет единой базы для выработки 28 странами общей позиции, чьи интересы и устремления настолько противоположны, что фактически исключают работающие компромиссы.
В такой ситуации целесообразным выглядит формирование небольшим количеством стран четкого политического курса с учетом стратегических европейских интересов в области безопасности.
5. Провал американской стратегии в отношении России
Конфликт оказал влияние на соотношение региональных сил, приведя к ослаблению американской позиции и усилению российского присутствия на постсоветском пространстве. Шоковая волна южноосетинского конфликта разрушила терпеливо выстраиваемую американцами с 1997 г. региональную конфигурацию. Целью осуществляемой США с середины 1990-х гг. стратегии было, прежде всего, закрепление на Южном Кавказе с помощью Турции для обеспечения доступа к энергоресурсам каспийского бассейна. Этот, богатый газом и нефтью, регион на сегодняшний день связан только с газовой инфраструктурой, контролируемой «Газпромом», и нефтяной — «Транснефть». До сегодняшнего дня санкции препятствовали американским компаниям в работе с Ираном, который мог бы стать альтернативой российской монополии в плане экспорта региональных энергетических ресурсов. Политика Вашингтона на Южном Кавказе во многом определялась реализацией стратегического проекта по строительству нефтепровода «Баку – Тбилиси – Джейхан», призванного соединить Азербайджан с Турцией. Этот новый трубопровод повышенной мощности призван был заменить старую советскую нитку Баку-Поти на грузинском побережье, которая до сих пор служит для снабжения сырьем принадлежащего азербайджанским властям нефтеперерабатывающего завода, расположенного в окрестностях порта Поти. Планы по строительству нефтепровода «Баку – Тбилиси – Джейхан» сразу вызвали напряжение в регионе. Курдское движение «Рабочая партия Курдистана» (РПК) избрала его мишенью в качестве рычага давления на правительство Турции. В 2008 г. в результате теракта, ответственность за который взяла на себя РПК, трубопровод был серьезно поврежден, что остановило поставки нефти на 14 дней. Это событие, хотя и напрямую не связанное с войной в Южной Осетии, свидетельствует о крайней уязвимости американской региональной политики. В газовой сфере эквивалентом нефтепровода является газопровод «Набукко», чей транзит также должен пройти через Турцию для налаживания экспорта туркменского газа в обход существующей инфраструктуры (Узбекистан – Казахстан – Россия).
Нефтепровод «Баку – Тбилиси – Джейхан» не только представляет стратегическую важность для американских компаний, открывая им доступ к богатому энергоресурсами региону в обход российской инфраструктуры, но и преподносится Вашингтоном в качестве европейской альтернативы энергетической зависимости от России. США, параллельно с реализацией своей стратегической внешнеполитической повестки на Южном Кавказе, приступили к формированию объединения ГУАМ (Грузия – Украина – Азербайджан – Молдова), куда вошли страны, разделяющие американские планы. Организация ГУАМ, которая изначально — при участии Узбекистана — называлась ГУУАМ, жизнеспособна только при условии получения Украиной и Молдавией доступа к месторождениям Азербайджана, и получения Грузией, разрушенной гражданской войной 1992–1993 гг. и некомпетентным управлением местных властей, права взимать плату за транзит нефти по своей территории.
Организация ГУАМ оформилась в 2002 г. в ходе подписания ялтинской хартии, став с 2005 г. объединением постсоветских стран с проамериканской ориентацией. Становление этой организации, развитию которой был придан дополнительный импульс на саммите в Киеве в мае 2006 г., ускорилось с назначением в качестве ее генерального секретаря в июле 2007 г. грузинского дипломата В.Чечелашвили. Это назначение не вызвало оптимизма у Азербайджана, который больше всех из стран ГУАМ ратовал за взвешенную политику как в отношении Москвы, так и Вашингтона. Вместе с тем ГУАМ, будучи компонентом американской региональной энергетической политики, регулярно принимала участие в организованных в 2006, 2007 и 2008 гг. американцами региональных военных учениях «Немедленный ответ».
Очевидно, что Южный Кавказ стал зоной соперничества и противоборства между Россией и США. В этой борьбе Вашингтону удалось в период с 2002 г. по 2007 г. проводить успешную политику, позволившую через кавказское измерение попытаться закрепиться на Украине.
За несколько дней шоковая волна южноосетинского конфликта разрушит всю выстроенную американцами региональную архитектуру.
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ТАБЛИЦА ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПОКАЗАТЕЛЕЙ РОССИИ И СТРАН ГУАМ
Первые признаки того, что в международной организации ГУАМ назревает кризис, полностью проигнорированные Францией, проявились в Азербайджане. Вице-президент США Дик Чейни прибыл с визитом в Азербайджан 3 сентября после посещения Грузии, что не могло не остаться незамеченным, так как ключевой страной посещения должен был стать Азербайджан. В Баку ему был оказан холодный прием, о чем свидетельствует уровень встреч, где в качестве визави выступил заместитель премьера азербайджанского правительства. Данный факт является тем более примечательным с учетом выстроенных Д.Чейни в бытность главой американской нефтяной компании прекрасных связей с действующим президентом Азербайджана Ильхамом Алиевым. Ко всему прочему, визит американского политика получил критическое освещение в местной прессе «Азери». Провал визита Д.Чейни в Баку имел немедленные последствия. На следующий день заместитель министра иностранных дел Ирана Мехти Сафар озвучил отрицательную позицию страны по «экологическим причинам» относительно строительства газопровода по дну Каспийского моря. Иранская сторона высказалась за использование российской газовой инфраструктуры. Такая позиция серьезно затрудняет реализацию проекта «Набукко», предусматривающего транспортировку в Азербайджан по подводному газопроводу добываемого газа с граничащих с Туркменистаном месторождений Каспия. Иран как прикаспийское государство может блокировать процесс разграничения Каспия в силу его статуса «закрытого моря». Без разграничения границ никакие работы, касающиеся моря, проводиться не могут. Тегеран до сегодняшнего дня воздерживался от принятия решения по «Набукко», несмотря на конфликтные отношения с США, в силу его важности для Азербайджана и Туркменистана, с которыми Иран стремится выстраивать добрососедские отношения. Изменение позиции Баку, что было наглядно продемонстрировано 3 сентября американскому вице-президенту Д.Чейни, позволило Тегерану занять более четкую позицию, тем самым подорвав проект «Набукко». Решение исламской республики также способствовало принятию Туркменией последующего решения в пользу эксплуатации уже существующей газовой инфраструктуры. Таким образом энергетической политике Вашингтона на Кавказе был нанесен существенный урон в результате войны в Южной Осетии.
Конфликт выступил катализатором процессов на постсоветском пространстве, последствия которых на руку России. Пока Москве не удается заручиться признанием стран СНГ Абхазии и Южной Осетии. Вместе с тем Москва смогла подорвать американскую региональную энергетическую стратегию.
Если США рассчитывали извлечь выгоду из данного конфликта для усиления своего влияния в регионе и создания нового «санитарного» кордона вокруг России, то, по всей видимости, они просчитались.
Помимо заморозки проектов «Баку – Тбилиси – Джейхан» и «Набукко» — основных проектов американской дипломатии последних пятнадцати лет на Кавказе — наиболее наглядным стал провал попытки Вашингтона мобилизовать своих региональных союзников для поддержки Грузии, что позволило России включиться в борьбу за Украину. Таким образом, все полученные Белым домом дивиденды в результате «цветных» революций 2004 и 2005 гг. были аннулированы.
Масштабы провала американской политики выходят за рамки развала оси, которую представляли страны-члены ГУАМ. Как заметил один из комментаторов «Гералд Трибьюн» Уильям Пфафф, «американская политика привела к самоуничтожению НАТО». Рассуждения Пфаффа схожи с приведенными выше умозаключениями одного из ведущих сотрудников Королевского института международных отношений («Чатэм хауз») Джеймса Никси. В ходе саммита в Бухаресте в апреле 2008 г. американские власти, подталкивая других членов НАТО к лицемерному компромиссу по поводу принятия Украины и Грузии в натовскую партнерскую программу (последний этап перед официальным членством), тем самым способствовали безответственной политике руководителей этих двух государств. Это не что иное, как моральное поощрение. Позиция США дала основание украинцам и грузинам воспринимать вопрос членства в НАТО в качестве решенного. Что в их понимании означало распространение гарантий безопасности на их страны.
Альянс изначально являлся оборонным блоком в конкретных геополитических реалиях, превалировавших до 1989 г. Факт выживания военно-политического блока по завершению «холодной» войны повлек за собой и трансформацию его природы.
В нынешнем контексте не может идти речи о схожих с 1949 г. условиях предоставлении безопасности. Не озвучивая это четко Грузии и Украине, США не только подтолкнули местных руководителей к безответственным действиям, но и позволили России наглядно продемонстрировать, что натовская гарантия безопасности — не более чем блеф.
Вывод Пфаффа строится на безупречной логике. Гарантия безопасности, которую НАТО должен представлять своим членам, имеет смысл только в том случае, если она реально подкреплена действиями. В случае крупномасштабной атаки российских войск на Западную Европу ни одна из крупных стран НАТО не будет задействовать свои вооруженные силы. Расширение географии действия гарантии НАТО на фоне увязания американской военной инфраструктуры в Ираке и Афганистане при одновременном сокращении союзниками военного присутствия имело бы смысл только при образцовом поведении новых членов, а не при безрассудной политике, которая бы стала поводом проверки гарантии на прочность. США своими решениями в рамках саммита в Бухаресте посеяли серьезные сомнения относительно жизнеспособности гарантии безопасности. Сомнения в эффективности гарантии безопасности, в первую очередь, затрагивают восточноевропейских «новичков». Процесс расширения НАТО вошел в стадию саморазрушения. Что является противоположным результатом всему тому, чего добивались США с середины 90-х годов.
Шоковая волна конфликта в Южной Осетии распространилась концентрическими кругами, затронув регионы, далеко находящиеся от эпицентра. Последствия южноосетинской войны в череде текущих конфликтов — от признания Косово до американского финансового кризиса — привели к изменению соотношения сил и игроков на глобальном геополитическом поле. Поэтому война в Южной Осетии — с точки зрения причин, хода и последствий — является показательной и характеризующей современный период, который принято называть «Новый XXI век».
Справка RuBaltic.Ru:
Жак Сапир — профессор экономики, директор исследовательского центра ЦЭМИ в Высшей школе социальных наук в Париже, руководитель исследований по России и СНГ Дома наук о человеке (Париж), курирует региональные экономические программы по России.
Является также научным консультантом по программе ТАСИС — Украинско-Европейского консультативного центра по вопросам законодательства (TACIS-UEPLAC) на Украине.
