Институт негражданства является яркой характеристикой общественно-политической жизни в Латвии и Эстонии. При этом в Эстонии ситуация с негражданами значительно отличается от случая Латвии: среди лиц с «серым паспортом» в Эстонии преобладают люди пожилого возраста, тогда как в Латвии демографическая структура неграждан не отличается от общей демографической структуры латвийского общества. О специфике эстонского института неграждан и программах интеграции эстонского общества порталу RuBALTIC.Ru рассказала социолог, доктор социальных наук, профессор Университета Тарту Марью ЛАУРИСТИН:
- В Эстонии сейчас подготовлена третья программа интеграции общества; в ее разработке участвовал, в том числе, и наш университет. Эстонская интеграционная программа несколько отличается от латвийской. С одной стороны, в ней не заявляется такой патетической цели, как интеграция эстонского общества, потому что эстонское общество само по себе довольно плюралистическое: у русских, как и у эстонцев, самые разные взгляды на развитие Эстонии, и ставить в программу такую задачу, как всеобщая интеграция, показалось нам и другим разработчикам нереалистичным.
Первая интеграционная программа действительно была очень идеологизированна в том смысле, что там были такие вопросы, как государственный язык, гражданство. Во второй программе вопросы интеграции были рассмотрены расширенно, появилась социальная составляющая.
Ну и, наконец, я надеюсь, что третья программа, если в работу социологов не внесут на завершающем этапе свои правки политики, будет подходить к проблеме интеграции исходя из развития гражданского общества, местного самоуправления, частного сектора и т.д. Потому что об интеграции давно уже нужно говорить не только с гражданско-политических, но и с социальных позиций.
Например, на рынке труда значительно выросла сегрегация по этнолингвистическому признаку. Есть предприниматели, у которых наемные работники – только русскоязычные: других они не берут. Если сравнить уровень зарплат, уровень интегрированности в смысле общего позитивного отношения работников друг к другу, то очень велика разница с предприятиями, где нет отбора персонала по этническому признаку.
Что касается вообще статистики, то сейчас у нас ситуация такая: 51% русскоязычной общины страны – граждане Эстонии, остальные 49% разделяются почти поровну на граждан Российской Федерации и так называемых лиц с неопределенным гражданством. Из этих людей примерно половина (из тех, что участвовали в нашем опросе) сказали, что они заинтересованы в гражданстве. Вторая половина не заинтересована в гражданстве, поскольку без гражданства им легче пересекать российско-эстонскую границу, ездить к своим российским родственникам или вести с Россией бизнес.
То есть в абсолютных цифрах программа интеграции в эстонское общества реально рассчитана примерно на 50 тысяч неграждан, которые хотели бы стать гражданами Эстонии.
В социальном плане это люди, которым уже трудно проходить все эти тесты и прочие элементы натурализационных экзаменов, потому что среди людей с «серым паспортом» много людей пожилого возраста. Здесь, кстати, есть еще одна причина, по которой многие люди предпочитают получить российское гражданство вместо того, чтобы проходить экзамен на натурализацию: это дает право на российскую пенсию, а среди неграждан много пенсионеров. В Латвии, для сравнения, у «серых паспортов» нет демографического сдвига, там социально-демографическая структура неграждан не отличается от социально-демографической структуры всего населения. В Эстонии структура неграждан отличается явным сдвигом в сторону пожилого возраста.
И здесь, конечно, есть проблема этносоциальной стратификации. То есть люди, не имеющие гражданства, в Эстонии в то же время находятся на качественно более низком социально-экономическом уровне, чем остальное население. Таким образом, гражданство все же влияет на социально-экономическую конкурентоспособность.
Если посмотреть на наших молодых эстонских граждан русского происхождения, то когда мы выясняли их самоощущение на рынке, амбиции по желаемому уровню зарплаты, то они оказывались очень амбициозны. Я могу сделать вывод, что те проблемы, которые были поставлены перед постсоветскими обществами в период постсоветского транзита, эстонская интеграционная программа почти решила. Взамен у нас появились новые проблемы, которые свойственны, например, странам Западной Европы.
Я думаю, что это стало заметно и по изменениям в дискурсе элиты. Дискурс за последние годы очень изменился. У нас усилился цивильный, гражданский подход к общественным процессам (в этом отличие Эстонии от Латвии, где, по утверждениям моих латвийских коллег, в последние годы усилился этнокультурный подход). Я приведу такой, возможно, несерьезный пример: в Эстонии каждый год проводится конкурс «Гражданин года», так вот, в прошлом году гражданином года стал футбольный форвард Костя Васильев. Костя Васильев – эстонский гражданин года! Это показатель интеграции в общество русскоязычной молодежи.
Что касается проблемы эмиграции, то это общая проблема для стран Балтии. Недавно я выступала в одной из средних школ Нарвы, там был выпускной класс, смешанный – и эстонцы, и русские. Мне там многие ребята говорили, что хотят уехать в Данию, Швецию. Когда я спрашивала, почему вы хотите уехать, мне отвечали, что в Эстонии нам ничего не светит.
Это общая установка молодежи балтийских стран: «Нам здесь ничего не светит».
