За последние пять лет произошла существенная трансформация дискурса политической элиты Латвии от общегражданского к этнокультурному определению понятия «латвийский народ», по которому латвийский народ становится почти синонимом латышского, а основой существования латвийского государства провозглашаются латышский язык, культура и историческая память. Об этом феномене и его причинах в своем докладе в рамках круглого стола «Роль политических элит в трансформации системы идентичностей массовых групп стран Балтийского региона», прошедшего в БФУ им. И. Канта (Калининград), рассказал политолог, доктор социальных наук, доцент Латвийского университета Ивар ИЯБС:
- Слова «нация», «этнос», «народ» в обыденной жизни звучат довольно знакомо, достаточно понятно, но в то же время в каждой стране они воспринимаются с некоторыми отличиями. Латвия в этом отношении – очень интересный пример, потому что у нас до сих пор идет достаточно ожесточенная дискуссия о том, что мы вообще должны понимать под «народом Латвии». Это тесно связано с той ситуацией, в которую попали страны постсоветского пространства, которые должны были создавать новые политические самоидентификации. В первую очередь это касалось тех стран, в которых после распада СССР остались значительные русские диаспоры. Каждая из этих стран выбрала свой путь по отношению к понятию нации и тому, как ее надо создавать и какую роль в этом процессе играют этнокультурные факторы: язык, история, происхождение.
Случай Латвии ярче всего характеризуется тем, что Латвийская республика стала единственной страной бывшего СССР, которая не стала писать новую Конституцию, а возобновила действие уже существовавшей Конституции 1922 года. Глава 2 этой Конституции гласила, что «суверенная власть принадлежит народу Латвии».
В латышском языке, как и в русском, есть возможность двойственного толкования этой формулировки. И то, что мы видим в Латвии в последние 22 года, это в известной степени попытка разобраться, в каком значении в Конституции используется определение «народ Латвии».
В этом Латвия может выгодно, а может невыгодно отличается от Эстонии, в преамбуле новой Конституции которой четко сказано, что одной из вечных и неотъемлемых функций эстонского государства является поддержание эстонского языка и культуры. В Латвии этого нет, и формулировка «народ Латвии – основа суверенной власти» создает очень много дискуссий.
В политической науке очень популярно разделение на этнические и политические нации, но нужно понимать, что в реальной политике такое четкое деление – редкость, и часто этнические и политические факторы формирования наций смешаны между собой. Каким образом они смешаны, к примеру, в латвийском обществе, это дискуссионный вопрос.
Мое мнение: за последние пять лет произошел заметный сдвиг в сторону этнокультурного определения латвийского народа, в том смысле, что латвийский народ – это почти синоним латышского народа.
Этот сдвиг иллюстрируют два фундаментальных документа: программы сплочения общества от 2001 и 2011 годов. В этих программах отражен консенсус элит относительно того, в каком направлении должен двигаться процесс формирования латвийской нации. И при сравнении текстов становятся очевидными сдвиги, произошедшие за десять лет между двумя документами.
В 2011 году роль латышской идентичности, латышской культуры иерархически играет совсем другую роль, чем она играла в 2001 году.
В 2001 году «сплочение общества – это взаимное понимание и сотрудничество индивидов и групп в рамках общего государства. Основой сплочения общества является лояльность к Латвийскому государству, сознание того, что будущее и личное благосостояние каждого индивида тесно связано с Латвийским государством, его стабильностью и безопасностью. Его основой является готовность добровольно принять латышский язык как государственный, уважение к языкам и культурам латышей и национальных меньшинств, проживающих в Латвии».
Теперь возьмем 2011 год. Здесь мы сразу читаем идею государствообразующего народа, взятую из XIX в. Это – народ – создатель государства, народ, несущий всю ответственность за его существование; существование государства неотделимо от существования этого народа.
«Латышская государственная нация вместе с меньшинствами образует Латвийский народ». Это, конечно, формулировка из 20-30-х годов ХХ в., когда была очень популярна идея государственной нации.
Еще цитата: «Латышская идентичность – латышский язык, культура, социальная память – объединяет весь латвийский народ, делая его общиной демократического участия. Из-за этого в интересах Латвийского государства углубить латышскую идентичность, которая объединяет общество, делая его сильнее в современных условиях глобализации, и расширяет его, чтобы в него могли включиться национальные меньшинства и иммигранты».
Одна из новых нот, которая чувствуется в программе 2011 года – это то, что помимо латышского языка и культуры упомянута историческая память. То есть негражданин, желающий стать полноправным членом латвийского народа, должен принимать и разделять существующую в латышском этносе историческую память, чего десять лет назад еще не было. Сейчас об исторической или социальной памяти в Латвии говорится гораздо больше, чем еще несколько лет назад, однако общая историческая память – это очень спорный вопрос. Латышский язык еще можно выучить, но менять свою историческую память – это, на мой взгляд, очень спорное и потенциально конфликтное требование государства к тем гражданам, которые хотят стать полноправной частью латвийского народа.
Это сравнение программ – показательный пример того, как происходит сдвиг от плюралистического, гражданского понимания латвийской нации к пониманию этническому и иерархическому. Этот сдвиг можно видеть и в других дискурсах, когда раз от раза учащается обращение к латышскому народу, латышской нации.
Экс-президент Латвии Вайра-Вике Фрейберга, как известно, большую часть жизни провела в Америке и Канаде. Для нее как для представителя диаспоры было абсолютно нормально говорить о жителях Латвии как о латышах. Но в 2005-2006 годах, когда экс-президент начинала свои официальные речи словами «дорогой латышский народ», это воспринималось с недоумением и самими латышами – все-таки в Конституции у нас записано «латвийский народ».
Сейчас это уже стало нормой, эту речевую форму употребляют уже и люди, которых нельзя заподозрить в радикальном национализме.
Конечно, возникает вопрос о причинах этого явления. Что происходило в латвийской политике в течении последних пяти лет?
Во-первых, это перманентное возрастание влияние т.н. русских или русскоязычных партий. На данный момент 31 мандат из 100 мандатов в Сейме у русскоязычного «Центра Согласия» - это относительное большинство, что создает некоторую напряженность в латышской части общества. «Центр Согласия» придерживается ряда установок, противоположных базовым установкам правящей элиты: это касается языка, гражданства и геополитической ориентации.
Во-вторых, дискурс открытой, гражданской нации, заметный в документе от 2001 года, во многом обусловлен статусом кандидата в члены ЕС, когда Латвия очень хотела казаться страной толерантной и европейской. В нынешней ситуации, когда мы уже являемся полноценными членами Евросоюза, желание понравиться европейским «старожилам» на попытки сотрудничать с русскоязычным меньшинством больше не влияет.
В-третьих, за 20 лет выросло новое поколение русскоязычных радикалов. Мы вообще видим смену поколений в латвийской политике – это касается и латышских националистов из ВЛ-ОС/ДННЛ, попавших в парламент и правящую коалицию, и русских радикалов из «Зари» Владимира Линдермана.
В-четвертых, в Латвии остро воспринимают то, что говорят европейские политики. В 2010-м году Ангела Меркель говорила о кризисе политики мульткультурализма в Европе. В схожем ключе говорил Дэвид Камерон, призывая вернуться к жесткой иммиграционной политике, отрицающей тезис о том, что разные этнокультурные и этноконфессиональные общины могут мирно сосуществовать в одном обществе. В Латвии это понимается как сигнал к ужесточению политики интеграции за счет наступления на язык и культуру русской общины – мы, вроде как, следуем общеевропейскому тренду.
И в-пятых, геополитические соображения, конец «перезагрузки» в отношениях России и США. Понятно, что геополитически Латвия находится под жестким влиянием не только Евросоюза, но и Соединенных Штатов, и такие моменты, как принятие "акта Магнитского", вполне могут влиять на латвийскую политику, хотя, казалось бы, причем здесь Латвия? На самом деле Латвия чувствует за собой геополитическую силу, и это влияет на отношения между латышским большинством и русским меньшинством внутри страны.
