Европу захлестнула волна миграции из стран Ближнего Востока. Еврочиновники делят квоты на беженцев, национальные правительства решают, как и куда расселять попавших в беду людей, однако всё это — лишь борьба с симптомами. Как же вылечить саму болезнь? И какие угрозы несут с собой беженцы Европе, если проблему вовремя не решить? Об этом порталу RuBaltic.Ru рассказал руководитель Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН Василий КУЗНЕЦОВ:
- Василий Александрович, проблема беженцев в европейских СМИ сейчас затмила украинский вопрос. Серьезная ли на самом деле ситуация, или журналисты сгущают краски?
- Ситуация, действительно, очень сложная. В ней есть несколько аспектов. Так получается, что по периметру Европы идёт несколько гражданских войн. Самая большая проблема, конечно, сирийская, но есть и ливийская проблема. Ливийская проблема связана с тем, что деконструкция государственности в Ливии открыла ворота для Чёрной Африки. Понятно, что эти потоки беженцев, которые едут в Европу, едут туда не от хорошей жизни.
С одной стороны, есть европейские ценности, которые Европа провозглашает и которым старается следовать. Есть определенные обязательства перед беженцами, в том числе связанные с предоставлением убежища. Я говорю сейчас о людях, у которых есть статус беженцев. С другой стороны, вполне очевидно, что это несёт с собой и экономическую нагрузку на европейские общества. Не надо демонизировать эту ситуацию или нагнетать ужас, связанный с идущими войнами. Краха Европы не случится от того, что появится даже несколько сотен тысяч беженцев.
Существуют аспекты проблем культурной интеграции, культурного взаимодействия — они есть, но две главных проблемы, которые связаны с беженцами — это, во-первых, возможность проникновения радикализма в Европу, во-вторых — предоставление убежища, но это не решение коренных проблем. ЕС пока что оказывается не очень способным сыграть в этом активную роль.
- Насчёт радикализма: СМИ сообщали о проникновении в Европу 4000 боевиков Исламского государства под видом беженцев, ливанский министр образования Элиас Боу Сааб вчера заявил, что примерно каждый пятидесятый беженец является членом террористической организации, то есть боевиков в Европе уже около 20000. Действительно ли это так? Какие цифры ближе к реальности, и чем это чревато?
- Думаю, все цифры спекулятивны. Этого никто не знает. На самом деле проблема не в том, сколько боевиков проникло в Европу. Их не надо много, чтобы испортить жизнь и совершать теракты. Вопрос не в количестве. Мы все понимаем, что беженцы — маргинализированная среда людей, которые остались без крова и средств к существованию, фрустрированных людей.
Это рассадник для деятельности вербовщиков, в том числе из ИГ. Это несёт угрозу для европейцев.
В то же время мы должны понимать, что теракт Charlie Hebdo, например, был связан не с беженцами. Другие теракты, которые были в Европе, были связаны не с беженцами. Говорят, что из количества европейцев, которые присоединяются к ИГИЛ, например, французы, примерно треть — это не этнические мусульмане, а новообращенные — неофиты. Во всех странах относительно похожая статистика. Они несут гораздо большую угрозу, чем беженцы.
- Тем не менее эту, как Вы сказали, маргинализированную среду беженцев Европе необходимо интегрировать. Но возможно ли это сделать вообще в нынешних условиях?
- Это вопрос, который находится в парадигме миграционной политики. Во-первых, если мы говорим о людях, которые получают статус беженца, то это не предполагает интеграции.
Статус беженца не предполагает получения гражданства. Они будут жить в лагерях беженцев.
Беженец предполагает, что, когда будет нормализована ситуация на родине, он туда вернется. То же самое касается украинских беженцев на территории России. Если у вас есть статус беженца — это не предполагает, что вы становитесь гражданином другого государства. Да, им должна оказываться некая помощь. Другой вопрос, что это, конечно, не очень комфортные условия.
Я совершенно не уверен, что беженцы мечтают остаться в Европе. Есть некий миф о том, что все мечтают. Не все. В случае нормализации ситуации у них в стране они могут вернуться — у них есть там какая-то профессия, образование, жизнь, собственность. А что они получают в Европе? Вечное положение второсортного гражданина, который не умеет жить в этом обществе.
Те, что захотят остаться, будут стараться интегрироваться, избавиться от статуса беженца, найти работу. Тогда возникнут проблемы.
- Люди стараются бежать в те страны, где больше рынок труда, например, в Германию…
- Через Грецию, Венгрию, Сербию, которые им не предоставляют убежища. Согласно европейским договоренностям, убежище должна предоставлять первая страна, на территорию которой попал беженец. Попал в Грецию — Греция предоставляет убежище. Но Греция, учитывая её собственные проблемы, этого делать не хочет. Естественно, они едут в Германию, где эти условия соблюдаются лучше, где им предоставляют убежище. И конечно, как любые разумные люди, они понимают, что там — социальные гарантии и большая возможность достойной жизни. Что они будут делать в Греции с её уровнем безработицы?
- Но вряд ли Германия сможет принять всех беженцев — достанется и другим странам ЕС, включая не слишком богатые, как, например, прибалтийские.
- Сколько будет продолжаться война в Сирии? Очевидно, что не месяц. Сколько им там ждать? С другой стороны, думаю, что, когда ты бежишь от войны, ты в минимальной степени думаешь об условиях проживания. Конечно, они и не против работы. Вопрос в том, насколько их квалификация позволит им найти работу. Кому-то позволит, кому-то — нет.
- Если вернуться к вопросу о культуре, какова вероятность возникновения межкультурных и межрелигиозных конфликтов? И как быть с конфликтами внутри мигрантов — конфликтами по линии суннит-шиит, либерал-радикал, турки-курды и прочими?
- Если говорить о конфликтах между беженцами и принимающим сообществам, то там есть определенный конфликтный потенциал. Он не так велик, как может казаться. Мы видим, что даже наличие в Европе ультраправых партий и вообще мигрантской проблемы не помешали пока что Европейским государствам, прежде всего, Германии, четко следовать декларируемым ценностям и нормам в отношении к беженцам. У конфликта есть потенциал, но пока что он не оказывает существенного влияния на политику этих государств. Особенно, если говорить о старой Европе.
Что касается конфликтов внутри беженцев, то здесь до какой-то степени они будут перенесены на европейскую почву.
Но при этом есть общая тенденция к тому, что, оказываясь в иммиграции, общая идентичность становится важнее, чем частная. То, что их объединяет, оказывается более важным — религия, этническая принадлежность. Конфликтный потенциал в данном случае будет снижен.
- Есть ли пути выхода из кризиса? Европейские СМИ рисуют мрачные картины…
- Я думаю, что «запуганность» Европы — это преувеличение. Вопрос о беженцах и раньше был — все всё знали и раньше, принимались некоторые меры в отношении мигрантов. Поток стал больше, это так. Какие меры могут быть приняты сейчас? Надо искать пути решения коренных проблем. На данном этапе мы видим, что это не получается. Есть два очага конфликтов — Сирия и Ливия. Первую скрипку, кстати, в бомбардировке Ливии играли не Соединённые Штаты. Первую скрипку играла Франция. Германия была против.
Теперь в Ливии необходимо восстановить государственность. Кто и как это сделает — не очень понятно.
Правительство в Триполи, Тобруке и генерал Хафтар – три очага – находятся в жестком противодействии друг с другом. Ни о каких договоренностях речи быть не может. В Ливии население - 6 млн человек, из них примерно 750 тысяч живет на территории Египта. Ещё порядка миллиона двухсот тысяч – на территории Туниса. Остаётся 4 миллиона. Треть наиболее дееспособного населения уже уехало. Но их нельзя назвать беженцами. На территории Ливии остаются женщины, дети и вооруженная милиция, которой надо между собой договариваться. Но, учитывая отсутствие опыта институционального развития Ливии, это очень сложно. Возможно улучшение ситуации Ливии со стороны усиления египетского присутствия. Это не произойдёт в ближайшее время. Это, конечно, может привести к диктатуре, но с беженцами это может помочь.
- То есть, чтобы не было беженцев, надо, чтобы у них на родине завершилась война?
- Да, и это логично. Всё остальное — вопрос того, как их расселять, адаптировать, как работать службам безопасности, чтобы радикалы не попадали. Но поток постоянный.
Другая проблема — сирийская. Потому что есть Асад, ИГИЛ и другая оппозиция. Россия играет здесь позитивную роль, но очень ограниченно.
На сегодняшний день говорить о перспективе урегулирования ситуации в Сирии в ближайшее время невозможно.
В Ливане 1,5 миллиона сирийских беженцев. В Турции — больше миллиона. В Иордании несколько сотен тысяч. Вот ключевые страны, на которые ложится нагрузка, связанная с беженцами. Там уже нет проблем межкультурного взаимодействия, но есть проблемы экономические.
Позиция европейцев заслуживает уважения. Они последовательно претворяют в жизнь те идеалы, которые они декларируют. Несмотря на то, что им, может быть, с прагматической точки зрения это невыгодно. Но красиво, по крайней мере.
