Стало известно, что в докладе в рамках выполнения Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Латвия характеризует привлечение к ответственности за нарушение языковых норм как неотъемлемую часть языковой политики. Об эффектах, которые производят карательные меры на языковую среду, RuBaltic.Ru рассказала юрист и правозащитник Елизавета КРИВЦОВА:
– Госпожа Кривцова, в отчёте по выполнению Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Латвия отмечает, что практика привлечения к ответственности за нарушение языковых норм является неотъемлемой частью государственной языковой политики. О чём говорят подобные заявления?
– Это стандартная позиция правительства. На мой взгляд, карательные методы создают неприятие языка, вызывают протест у людей. Заявлять, что это мотивирует знать язык и говорить на нём, конечно, можно, но это будет мотивация «из-под палки». Люди понимают, что надо говорить по-латышски, но в душе при этом понимают, что при возможности надо это всё прекратить, потому что сохраняется элемент принуждения. В краткосрочной перспективе деятельность Центра государственного языка (ЦГЯ), особенно при наделении его большой властью, свой эффект возымеет; в долгосрочной – нет. Все языковые исследования говорят о том, что для изучения языков – и в особенности для сохранения небольших языков – нужна добрая воля людей. Рассчитывать на добрую волю людей, которых заставляют говорить по-латышски «из-под палки», не приходится. Сейчас люди вынуждены держать протест в себе, но в какой-то момент это проявится и будет негативно влиять на достижение цели использования латышского.
Если смотреть на дружественные по отношению к людям методы продвижения языка, то на сегодняшний момент они однозначно показывают бóльшую эффективность. Например, когда создаются бесплатные курсы латышского, за день-два расхватываются все места. Есть естественное желание людей улучшить язык, говорить на нём. Карательные меры побуждают лишь к протесту, желанию мести и другим негативным эмоциям. По своему опыту могу сказать, что многие люди, подвергающиеся языковым проверкам, чувствуют унижение.
Получается, что из всех их профессиональных качеств важно только одно – язык.
Тем более, требование на любой момент жизни знать язык на уровне экзамена нельзя назвать адекватным. Меры наказания совершенно контрпродуктивны. Невозможно заставить использовать только тот или иной язык. Можно только убедить. Карательные меры никакого отношения к убеждению не имеют.
– Сам ЦГЯ утверждает, что за пять лет вдвое сократил количество «выписанных» наказаний. По мнению чиновников, это свидетельствует об эффективности работы Центра, дающей свои плоды. Вы согласны?
– Я пока не проверяла заявления ЦГЯ об уменьшении количества проверок и штрафов. В последние годы оно только увеличивалось. Год за годом Центр наоборот отчитывался о том, что смог провести больше проверок, и просил выделять деньги на дополнительный персонал и ресурсы. Если цифры верны, то они свидетельствуют о том, что, видимо, критика репрессивной языковой политики тоже достигла определённого предела в обществе, после чего Центр был вынужден сократить свою контролирующую деятельность. Количество проверок ведь напрямую зависит от политики учреждения.
Центр сам пишет, что вместо того чтобы проводить проверки по собственной инициативе – проводит теперь проверки по заявлениям граждан. Это означает, что проверки становятся результатом каких-то конфликтных ситуаций внутри предприятий, фирм, учреждений. Надо отомстить коллеге? Можно натравить на него ЦГЯ. Опять-таки, это не имеет никакого отношения к цели улучшения знаний латышского. Человек понимает, что раз его пришли проверять, значит, на него настучали, написали донос. Причём это никак не относится ни к качеству его работы, ни к тому, как он использует язык.
Статистика же в целом по стране положительная: знание латышского растет. Более 90% жителей более-менее говорят на латышском. Латвия – многоязычная страна.
Так что бывают ситуации, что человек на практике не владеет языком безупречно, как этого зачастую требует закон. Кто-то говорит с ошибками. Или, как пишется в контрольных актах, «слишком долго думает, прежде чем дать ответ». Штрафы ведь в основном идут именно за такие вещи, а не за то, что человек якобы вообще не знает язык.
– Действительно, Латвию называют самой многоязычной страной Евросоюза. 77% молодых представителей наценьшинств хорошо владеют латышским. Зачем власти привлекают институт ЦГЯ, если ситуация и так в целом неплохая?
– Считаю, что при существующей статистике карательная функция ЦГЯ должна быть закрыта. Она больше не нужна. Про прошлые периоды, может, ещё можно рассуждать, была ли политика ЦГЯ эффективной, но за последние десятилетия знание латышского существенно выросло. Все его более-менее знают. А кто не знает, стремится добровольно пройти языковые курсы, улучшить свои навыки. В такой ситуации «языковая полиция» не нужна. Давно пора закрыть соответствующее подразделение ЦГЯ и заняться помощью людям в совершенствовании их уровня.
Штрафовать за грамматические ошибки – абсурд, как с точки зрения целесообразности и поддержания языка, так и уважения к человеку. Никакой необходимости в этом я не вижу.
– В этом году Центр попал в ряд историй – например, оштрафовал мэра Риги за русский язык в соцсетях. Встречались в последнее время подобные случаи в педагогической среде? Как строились взаимоотношения с ЦГЯ в этом году?
– Центр регулярно проверяет учителей, особенно в русских школах. С точки зрения логики, учителям надо обеспечить билингвальное преподавание. Знания обоих языков можно добиться разными способами, но это не значит, что каждый педагог должен оба языка знать идеально. Скажем, обучение английскому может вести преподаватель, который говорит плохо и на русском, и на латышском – за счёт коммуникации с ним ученики всё равно осваивают английский, и цели образования достигаются. Точно так же с билингвальным преподаванием – можно дать ученикам прочесть книгу на латышском и рассказать по-русски, можно – наоборот. Затем путём дискуссии добиться того, что ученики понимают тему на обоих языках.
ЦГЯ же совершенно не проверяет, владеют ли педагоги в рамках билингвального образования русским языком. Им этого не надо, им нужно, чтобы педагоги в совершенстве владели только латышским.
Есть очевидный дисбаланс в требованиях к учителям, если судить по достижению образовательных целей. Но ЦГЯ не рассматривает ситуацию с позиции целесообразности. Не говоря уже о том, что у проверок отсутствуют какие-либо педагогические предпосылки. Учитель может быть отличным педагогом, его ученики могут показывать отличные результаты, но за некие ошибки в латышском его могут признать «негодным». Для школ это всегда стресс и море негатива, а поводом для неприятных проверок часто служат жалобы из-за внутренних конфликтов.
