История рождения постсоветской Литвы, настоящая, а не «написанная победителями», до сих пор остается загадкой. Общественности предлагаются парадно-протокольные мифы о национально-освободительной борьбе с игом «советской оккупации», но все же как в руководстве республики в условиях «тоталитарного СССР» смогли оказаться нынешние ярые антисоветчики? Под чьим чутким руководством сложилась политическая дружба современных литовских руководителей? Какую именно «свою маленькую войну» вели в то время люди, которые теперь пытаются вымарать всё советское из истории Литвы? Ответы на эти вопросы есть у очевидцев формирования современной Литвы, многие из которых из-за своей хорошей памяти были вынуждены бежать из этой демократической, европейской республики. Один из таких людей — доктор философских наук Валентин ЛАЗУТКА, во времена перестройки — директор Института философии, секретарь парткома Академии наук Литовской ССР и некоторое время — ректор Высшей партийной школы, где работала в то время нынешний президент Литвы Даля Грибаускайте. В 1991 г. под угрозой смерти Валентин Антонович покинул новую Литву, уехав сначала в Германию, а затем обосновавшись в Белоруссии. Несмотря на то, что В.Лазутка теперь старается избегать лишних контактов, после долгих поисков нам всё же удалось найти его в Минске. Предлагаем Вашему вниманию продолжение беседы (начало здесь):
- Валентин Антонович, получается, что КГБ сыграло важную роль в распаде СССР и образовании новых государств, в том числе — Литвы?
- Для меня лично такая структура. Шла борьба за власть между двумя организациями: Компартией и КГБ. В резерве была армия, которую могли использовать и те, и другие. Армию постарались разгромить, дискредитировать полетами самолетов к Кремлю и прочими акциями. Гибли маршалы, сами кончали с собой. Таким образом армия была отстранена.
Например, Бразаускас никак не мог быть каким-то там зависящим от КГБ. Но другое дело, что всем — секретарям ЦК и другим — постоянно с КГБ приходилось иметь дело. Скажем, я — директор института, у меня был курирующий товарищ из КГБ. Ни информации, ни заданий от них я не получал, а чисто по работе имел с ними дела. В партийной школе такого куратора не было, как и в ЦК или в райкомах. А в Академии наук такие кураторы были.
Но когда Компартия Литвы раскололась, то произошло слияние двух сил: тех, кто за Бразаускасом пошел, и КГБ.
Когда этот вопрос возник, я лично позвонил новому председателю КГБ республики и попросил аудиенцию. Он согласился. Договорились. Я был у него на приеме, и у нас состоялся очень откровенный разговор. Я говорю: «Ну, как же так может быть? Вы, советские люди, сейчас в подчинении ходите у Ландсбергиса». Он мне говорит: «Запомни: все, что мы делаем, мы делаем по приказу из Москвы. Я получаю приказы от своего начальства из Москвы, и мне приказано обслуживать Ландсбергиса и с вами вообще не иметь никаких дел, никакой информации про вас не получать».
В Москве создавалась пятая колонна в самых верхах, Крючков пришел (1 ноября 1988 г. Владимир Крючков стал председателем КГБ СССР, а 20 сентября 1989 г. — членом Политбюро ЦК КПСС - прим. RuBaltic.Ru). Это от Москвы все шло — от Яковлева, от Горбачева.
- После раскола Коммунистической партии, судя по всему, многие колебались насчет того, к кому все-таки примкнуть? Та же Грибаускайте отпуск взяла и исчезла на время…
- Это она — чтобы не участвовать во всех перепалках. Ректор лег в больницу, а ей в больнице нечего было делать — послали в санаторий.
Сложное было время. В республике, когда в марте 1990 года принимали Акт о выходе из СССР, работало 400 сотрудников самых разных спецслужб из США и Европы.
- Это были литовцы-эмигранты?
- Да, из тех, что ушли с немцами в 1944 г. Для нас тогда было уже четко ясно, что Ландсбергис стал американским кадром. А Прунскене, кстати, европейским. Она в Германии училась, докторскую диссертацию защищала в Германии. У нее были свои связи.
Позиция европейцев несколько отличалась от американской. И Миттеран, и Коль были против ускоренного процесса объединения Германии. ФРГ после объединения уже почувствовала, что это значит, и получить нагрузку в виде Прибалтики не хотела. Американцы же рвались решить эту задачу — разгромить СССР. ЦРУ было за ускоренный разгром, за хаос, потому что у них в планах стоял не только развал СССР, но и развал России, её расчленение. Вот почему в Литве, казавшейся маленьким клочком, осколком зеркала, все это произошло. Когда американцы с европейцами начали борьбу, Прунскене сразу убрали безо всяких сомнений (возглавившая в марте 1990 г. правительство Литвы Прунскене ушла в отставку в январе 1991 г. – прим. RuBaltic.Ru). И власть полностью перешла к ландсбергистам.
- Прунскене ушла в отставку незадолго до событий 13 января 1991 г. Как Вам запомнились те события у телебашни?
- Я здесь начну немножко издалека. 1 января 1991 года наш первый секретарь созвал заседание Бюро ЦК. Главный вопрос был такой: Горбачев звонил и обратился с предложением ввести в Литве президентское правление. Мы обсудили.
Никаких конкретных разработок введения или заданий мы не получали, на эту тему перестали говорить. На этом же Бюро наш первый секретарь сообщил, что в Москве, в ЦК КПСС, состоится совещание. Туда пригласили группу представить нашу партию, и руководителем этой делегации назначили Лазутку, то есть меня. Выезжать нужно буквально завтра, потому что 3 января нужно быть в Москве. Так я оказался в Москве.
Совещание прошло. В день отъезда — это было 6 января — вдруг мне звонит помощник президента и говорит, что завтра в 11 часов меня хочет видеть Горбачев. «Хорошо, говорю, тогда я сегодня не уезжаю, сдаю билет, завтра к 11 являюсь». Прихожу к помощнику, он мне говорит: «Мы ждем, сейчас должен приехать ваш председатель Совета министров. Когда он приедет, тогда на это совещание и тебя вызовут. Значит, подожди». Я до 15 часов просидел. Что там случилось? Председатель не приехал. В общем, я так к Горбачеву и не попал.
Я поехал в Вильнюс. Прихожу в горком, и мне говорят, что там демонстрация около Сейма. Что такое? Докладывают: «Вы знаете, что правительство расформировано, освобождено? Прунскене уже не премьер-министр». Я подумал: «А, ну ясно, почему она не приехала». Вчера, значит, освободили. А Горбачев, что ли, не знал? Не сообщили никому? В чем дело было? Оказалось, что Горбачев намечал встречу не с Прунскене, а с бывшим последним председателем Совмина советской Литвы Сакалаускасом, который в это время работал в посольстве где-то в Африке (Витаутас Сакалаускас занимал пост председателя Совета Министров Литовской ССР с 1985 по 1990 гг., в 1990-1991 гг. работал советником-посланником по экономическим вопросам посольства СССР в Мозамбике – прим. RuBaltic.Ru). Был сослан туда.
В пятницу, 11 января, приезжает Бурокявичюс (Первый секретарь Коммунистической партии Литвы на платформе КПСС в 1990—1991 гг. – прим. RuBaltic.Ru) ко мне в горком. Мы выходим из кабинета на улицу, секретные разговоры мы в своих кабинетах никогда не вели. И он говорит: «Звонил Горбачев и сказал, что Совет Союза высказался против введения президентского правления». Я говорю: «Ну, что же, значит, мы свободны в субботу-воскресенье». Давно выходных у нас не было. Персоналу объявляю выходной. В субботу мы не работали. Я уехал на дачу к себе, где пробыл примерно до 4 часов. Потом мы с женой поехали домой. Приезжаем, а теща говорит, что звонила секретарь нашего первого секретаря — срочно надо явиться в ЦК.
Жена меня отвезла в ЦК. Прихожу — пусто, абсолютно никого нет. Захожу в приемный кабинет. Секретарь сидит и говорит: «Бурокявичюса нет, вы посидите подождите, он придет». Ладно, сел я ждать. Жду-жду. Ладно, что я буду сидеть? Пойду к себе в кабинет — у меня этажом выше кабинет секретаря ЦК. Вдруг появляются откуда-то четверо парней, хорошо сложенных, встали у двери и стали повторять то же самое: «Нет, пожалуйста, подождите здесь». Не буду же я с ними драться. Сел, посидел 10 минут, встал решительно, прошу «пропустите!». Меня тогда из приемной выпустили, провели в пустую комнату прямо напротив и закрыли. Я там просидел примерно с пяти часов до 22:30. Телефона нет. Я просил позвонить домой. Нельзя. Якобы Бурокявичюс все приказал. Потом вдруг около 23.00 вбегает секретарша: «Звонил Бурокявичюс, сказал, что в ЦК не приедет, вы свободны». Как — свободен, я могу домой идти? А куда хотите, туда и идите, говорит.
Когда я вышел из этого заточения, ко мне высыпала целая толпа наших работников. Первыми попались мои секретари горкома, второй и третий. Потом секретари райкомов. Все накинулись на меня и говорят: «Что же вы с нами делаете? Нас в три часа посадили в зал, мы сидим, нас не выпускали из зала!». «Кто вас посадил?» - спрашиваю. «Ну, сказали, что вы созвали нас», - отвечают. Ребята, я не звал, я понятия не имею, говорю. Оказалось, что в горкоме тоже собрали партийный актив в зале. В основном — дружинники. Тоже по моему приказу как бы. Я ничего абсолютно не знал. Собрались, поругались. Бурокявичюса обругали всякими словами, потому что все ссылались, что это по его приказу было.
Пришли мы в горком, там полно народу. Я отправил второго секретаря, пускай объясняется, потому что я не хочу ходить. Прихожу к себе в кабинет. За моим столом сидит полковник Шурупов. «Ого, у нас уже первый секретарь?» Отнекивается. А вы здесь что, спрашиваю. А мы, говорит, готовимся вручать петицию в Сейм и в кабинет министров. Я удивился: «Да вы с ума сошли что ли? В 12 ночи кого же вы там найдете?» Да нет, отвечает, время согласовано с Ландсбергисом. Ландсбергис сказал прийти к 12 часам».
И вот эти две группы отправились — одна к Совмину, другая к Сейму. Та, которая шла к Ландсбергису в Сейм, спокойно дошла и вручила. А та, которая шла к Совмину — их там часть захватили, избили; другая часть прибежала ко мне в горком. Несколько человек избитых я отправил со «скорой помощью» в военный госпиталь, потому что в больницу боялся отправлять. Они были так избиты, что один, например, мой завсектором, кандидат наук аж три месяца проболел, не выходил. Одного 60-летнего тоже так избили, что в итоге он ушел с работы на пенсию из-за своего состояния.
И мы сидим в зале, а этот полковник говорит, что должно быть обращение из Москвы о введении президентского правления. Какого президентского? Кто сказал? И когда мы сидели, вдруг пушки стрелять стали. Я послал товарища, который был под рукой, узнать, в чем дело. Он приходит и говорит: «Движутся танки! Стреляют!». И вообще непонятно: народ около Сейма, который там охранял, кинулся к телебашне. Только тогда я узнал о так называемых «январских событиях». Никто у нас из партии не участвовал, потому что ничего не знали.
Вдруг мне звонит наш секретарь ЦК генерал-майор Науджюнас: «Слушай, где ты был? А где Бурокявичюс?». А я не знаю. Потом наутро я Бурокявичюса спросил: «Где ты был?». Там же, где и ты был, отвечает, так не твой приказ был? Шутишь, говорю, какой мой приказ?
Потом вдруг утром я узнаю по радио, что создан какой-то Комитет национального спасения. Среди членов комитета называли в том числе и меня. Я не знаю, ни что это за комитет, ни кого он был должен спасать. И вообще, как я мог там очутиться, если ни о чем не слышал? Много родных на меня кинулись — ты что, с ума сошел?
Я вообще не знаю, кто придумал тот Комитет национального спасения, идиотская выдумка была. А нас этим здорово подвели — и Бурокявичюса, и других.
- А по поводу снайперов, вокруг которых столько споров, Вы что думаете?
- Есть даже не предположения, а точные данные. Когда был решен вопрос, что нужно взять под контроль радио и телевидение, телебашню, это хорошо знал начальник Департамента охраны края Буткявичюс. Он взял отряд так называемых литовских пограничников, рассадил по крышам — они и стреляли. Это Буткявичюс несколько раз признавал. Правда, когда два года в тюрьме отсидел, он вдруг вспомнил, что не рассаживал. А до этого в нескольких интервью признавался, что так сделал. Так писали историю Литвы.
