Из всех постсоветских республик переход Литвы, Латвии и Эстонии на западноевропейскую модель организации политических, экономических процессов можно считать в институциональном смысле завершенным. Спустя десятилетия после провозглашения независимости появились новые проблемы: «балтийское единство» ушло в прошлое, страны Балтии из единомышленников все больше превращаются в конкурентов. Однако советское прошлое их по-прежнему объединяет, через дискуссии о так называемой «оккупации» доминирует все сильнее, определяя уже не только настоящую, но и будущую повестку отношений Литвы, Латвии и Эстонии с Россией. Своей точкой зрения на происходящее в балтийских республиках в интервью порталу «ruBALTIC.ru» поделился доктор исторических наук, член российско-латвийской комиссии историков Александр СЫТИН:
- Александр Николаевич, во время выхода Эстонии, Латвии и Литвы из состава СССР перед этими странами лежали различные пути дальнейшего развития. Что, на Ваш взгляд, заставило их выбрать тот путь, по которому они в итоге пошли?
- Я думаю, решающую роль сыграли две вещи. Во-первых, опыт советского прошлого, который там воспринимается до сих пор сугубо негативно. Во-вторых, ощущение себя как европейских государств, которые утратили свой европейский статус, будучи включенными в состав Советского союза, и желание этот статус восстановить, что там получило форму лозунга «Return to the West».
- Почему из всех постсоветских республик только Литва, Латвия и Эстония сумели не просто реализовать программу евроинтеграции, но сделали это форсированными темпами?
- Безусловно, был синтез и внутренних, и внешних факторов. Считаю, что самым важным фактором было то, что в отличие от других стран, они меньше находились в составе Советского Союза. Кроме того, у них была своя прослойка интеллигенции-эмиграции, с которой они поддерживали связь, и которая поддерживала связь со своей страной (в отличие, скажем, от белой эмиграции России 1920-х годов). Третий момент состоял в том, что достаточно гибкую позицию заняло партийное и советское руководство в этих республиках. И четвертый момент – близорукая и бессистемная политика советского Центра, в том числе М.С. Горбачева, но не только. Можно говорить, что цепь национальных обид и разочарований тянулась довольно долго. Даже если не брать во внимание моменты присоединения и каких-то репрессий, то примерно со второй половины 1950-х годов у прибалтийских республик был колоссальный список претензий, и эти претензии воспринимались с точки зрения «а вот если бы мы были в Европе, то все было бы по-иному». Сейчас мы не говорим, насколько это было адекватно действительности – это не столь важно. Также мы и не говорим о том, в какую Европу они хотели вернуться и в какую Европу вернулись в действительности. Важно, что этот лозунг, эта идея привели к такому сплочению и национальному подъему, которые и дали известные результаты. Причем я имею в виду национальный подъем в широком смысле, включая русскоязычное население, во всяком случае, его образованную часть.
- Тогда этот подъем сопровождался идеей «балтийского единства». А насколько о «единстве» Литвы, Латвии и Эстонии можно говорить в современных условиях? Что мешает, например, большей консолидации экономик этих стран?
- Одно дело, когда упомянутое «балтийское единство» - это единство борьбы и противостояния. И совсем другое дело, когда это уже региональные отношения в рамках Евросоюза и, возьмем уже, Балтийского региона. Конечно, противоречия есть.
Во-первых, страны развиваются неравномерно и идут немного разными путями: скажем, Эстония очень сильно отличается от Литвы, Латвия тоже со своим своеобразным подходом ко всему, и она, кстати, если не брать момент выхода из кризиса, оказалась наименее экономически успешной.
Второй момент заключается в разном понимании региональной интеграции. Эстония поставила своей задачей явным образом интеграцию в скандинавское единство, в первую очередь, конечно, с Финляндией и со Швецией, насколько это возможно. Латвия такой задачи не ставит. Литва занимается совершенно иными вещами, она все-таки претендует на некую региональную роль, особенно в связи с энергетическими сюжетами и определенными попытками поддерживать свой имидж на постсоветском пространстве.
И третий момент, который здесь нужно видеть: все-таки они выступают конкурентами в рамках Евросоюза, конкурентами за ресурсы, за европейскую помощь, за то, как к ним относятся в Брюсселе и Вашингтоне (ведь все они провозглашают, что главный их приоритет – это стратегическое партнерство с США).
- Вы отметили, что каждая из балтийских республик пошла своих путем, Эстония выбрала сближение с Финляндией. В истории отношений Финляндии и России есть сложные страницы, однако это не мешает в настоящее время активному сотрудничеству двух стран. Почему такая же модель взаимодействия оказалась неприменима для Эстонии?
- Мне в этом плане один знакомый эстонец сказал очень хорошую фразу: «Для вас, для русских, основная историческая ценность – это Великая Отечественная война. И вы не хотите понять, что у нас эта ситуация (которую они называют оккупацией) до сих пор также болит». Финляндия все-таки не была интегрирована в советскую систему. Они при Маннергейме (главнокомандующий финской армии, под командованием которого в Финляндии в 1918 г. были разбиты части Красной армии – прим. ред.) отстояли эту ситуацию один раз, в период «зимней войны» (советско-финская война 1939-1940 гг. – прим. ред.) - второй раз. И несмотря на то, что претензии существуют (мы можем сколько угодно рассуждать, может ли Карелия войти в Финляндию или нет – всем очевидно, что никакой Великой Финляндии никогда не будет), но у финнов все-таки на уровне общественного сознания это слабее, чем у латышей и эстонцев. Это первый момент. А второй момент касается уже наших политологов и нашей историографии: мы совершенно не хотим их понимать. Желание показать, что мы вас не понимаем и не хотим понимать, на мой взгляд, мешает диалогу.
- Во время борьбы за выход из СССР в документах Народных фронтов балтийских республик зафиксировано стремление развивать восточные экономические отношения на новой либеральной основе и гарантировать права национальных меньшинств. В чем причина того, что Литва, Латвия и Литва после обретения независимости отказались от этих идей?
- Я отвечу очень кратко. Ответ на этот вопрос нужно искать не в истории балтийских стран, а в истории тех процессов, которые происходили в 1991-1993 годах у нас.
- Могут ли экономические проблемы внутри ЕС подтолкнуть сейчас балтийские страны к развитию контактов на восточном направлении?
- С одной стороны, к развитию экономических отношений они, на мой взгляд, готовы. Но с другой - когда у вас электроэнергия для Германии стоит одну сумму, а для балтийских стран гораздо дороже, это не способствует диалогу. С третьей же стороны, мы недовольны решением Литвы реализовать нормы Третьего энергетического пакета ЕС. Путин недавно сказал, что это вообще практически конфискация российской собственности. С точки зрения интересов России, он прав. Я считаю, что наиболее удобный момент для улучшения отношений, например, с Латвией Россия упустила. Был момент, когда совсем небольшие послабления и совсем небольшие материальные уступки могли очень существенно эти отношения улучшить. Сейчас мы можем говорить, что кризис утрачивает прежнюю остроту. Недавно Латвия заявила, что досрочно расплатилась с внешними заимствованиями, чего многие пугались и говорили, что эта задолженность будет расти как снежный ком. И я думаю, что в этом смысле очередная возможность упущена.
- Вы являетесь членом российско-латвийской комиссии историков, ее первое заседание состоялось в конце 2011 г. Насколько эффективно ведется работа?
- Главным вопросом сотрудничества российских и латвийских историков остается вопрос об оккупации, который ставится терминологически. Латвийская сторона настаивает на признании факта оккупации. Понятно, что российская сторона никогда этого не признает. Поэтому возможны только отступления от данной темы и в рамках этих отступлений возможен какой-то диалог. Как только опять будем выходить на проблему «оккупация-неоккупация», а также проблему ущерба и его подсчета (а латвийская сторона будет стараться на это выходить), тут же любой диалог будет прекращен. Ситуация действительно неоднозначна, потому что все их разговоры «а вот если бы вас не было, то мы бы сейчас жили вот так…» - это не очень серьезно.
На последнем заседании российско-латвийской комиссии историков обсуждался вопрос издания сборника документов, касающихся межвоенного периода. Латвийская сторона предложила свой авторский коллектив. Российская сторона взяла тайм-аут. Там не происходит никакого прорыва. К тому же тот режим работы комиссии, который установился, со встречами раз в год на два дня, я думаю, не очень эффективен. Нужно работать и встречаться постоянно, создавать рабочие группы, проводить мероприятия…
Я надеялся на то, что, отдав на рассмотрение комиссии исторические проблемы Второй мировой войны, участия прибалтийских контингентов в германских воинских формированиях, пойдет на уровне МИДов, на уровне правительств диалог, исходящий из современных реалий, освобожденных от этого идеологического груза. Ведь целью создания комиссии было провозглашено именно это. Но пока этого не произошло.
Существует сотрудничество между историками России и Латвии в вопросе изучения других исторических эпизодов, не связанных с оккупацией, но для латвийской стороны это все второстепенно. С российской стороны предлагалось довести хронологические рамки для работы комиссии хотя бы до 1905 г. – а им это неинтересно. Надо сказать, что все-таки латвийский состав комиссии очень политизирован и идеологизирован. Это не свободные историки, это люди, которые обслуживают определенные идеологические требования государства, они за этим туда пришли, участие в этой комиссии для них платное, для нас – нет. С этой точки зрения, я считаю, они совершенно неконструктивны.
