Латвийский комитет по правам человека опубликовал третью часть мониторинга правового положения национальных меньшинств, которая в этот раз посвящена вопросам образования. О том, какие знания демонстрируют русскоязычные школьники по сравнению с их латышскими сверстниками, чем отличалось обучение нацменьшинств в первой и второй республике, а также о будущем, ожидающем нынешнюю русскоязычную молодёжь, порталу RuBaltic.Ru рассказал автор исследования, сопредседатель ЛКПЧ Владимир БУЗАЕВ:
– Владимир Викторович, значительная часть Вашего доклада по образованию посвящена обучению национальных меньшинств в довоенной Латвии. Зачем нужно было так далеко углубляться в историю?
– Если говорить о довоенной Латвии, то с точки зрения образования национальных меньшинств это была уникальная страна, полностью противоположная нынешней Латвийской Республике. Она опередила появление мировых стандартов в сфере образования нацменьшинств на десятилетия. Так, например, до самого 1934 года, когда произошёл авторитарный переворот Улманиса, страна как на практике, так и в законодательстве гарантировала получение основного и среднего образования на языке семьи.
Нынешняя Латвия считает себя правопреемницей первой республики, однако делает это весьма избирательно, лишь в тех местах, где это выгодно.
Например, закон об образовании, в котором было очень много положительных моментов, восстановлен не был. В нынешней Латвии образование во всех законодательных актах гарантировано лишь на латышском языке. Анализируя образование в довоенной Латвии, я хотел показать, насколько теперешняя Латвия от неё отличается.
– И какая сейчас ситуация в сфере образования национальных меньшинств?
– Нужно отметить, что пока ещё такое образование существует. Работает около 150 дневных общеобразовательных школ, в которых преподавание полностью или частично проходит по программам нацменьшинств. Кроме этого, доля школьников, обучающихся по этим программам, в точности совпадает с удельным весом лиц школьного возраста среди нацменьшинств в составе населения.
Однако в известной степени эти программы нацменьшинств являются таковыми только по названию, так как значительная часть предметов изучается школьниками на латышском языке. В средней школе таких предметов минимум 60%, тогда как в первой республике на латышском для нацменьшинств преподавали лишь историю и географию Латвии. Для основной школы предлагаются на выбор четыре модели обучения, причём свобода выбора школ всё уменьшается и уменьшается. Первая модель предусматривает такую степень облатышивания, что для школьников, отучившихся по ней 9 классов, нужно проводить специальную реабилитацию, чтобы они могли учиться в средней школе с пропорцией 60/40.
– Сколько процентов школ используют эту модель?
– Вообще-то эти данные в открытом доступе не появляются. Мне удалось найти лишь два источника: аннотацию к правилам Кабинета министров, которые, слава богу, не были приняты, так как они были направлены на полную ликвидацию свободы выбора этих моделей. Второй источник – это исследование омбудсмена, вызвавшее много шуму, потому что одним из предложений было полностью ликвидировать образование на русском языке в средних школах.
По правительственному источнику, первую модель выбрали лишь 5% школ, тогда как большинство выбирает вторую (42%) и третью (31%). Вторая модель подразумевает формально билингвальное преподавание предметов.
Соответственно, у преподавателей возникает известная свобода выбора уровня ассимиляторства, который чрезвычайно трудно контролировать извне.
Ведь билингвизм – это понятие глубоко научное, и нигде не сказано, сколько времени учитель должен говорить на одном языке, а сколько на другом. Поэтому ничто не мешает учителю произносить на латышском языке пару фраз, объяснить термины, а потом переходить на более понятный для детей язык обучения.
В исследовании зафиксированы 4 случая, когда правительство и коалиционные партии собирались и это урезанное образование для нацменьшинств ликвидировать в кратчайшие сроки.
– Это какие, например?
– Предпоследний пример – первое правительство Лаймдоты Страуюмы (январь 2014 года), в коалиционном договоре которого было заявлено, что с 1 сентября 2018 года все государственные и муниципальные учреждения образования переходят на латышский язык обучения. Энергичные протесты русской общины и неблагоприятная для затрагивания прав русских международная обстановка привели к тому, что у второго правительства той же Страуюмы (ноябрь 2014) этих планов уже не было.
Последний пример – действующее правительство, в декларации которого записано: «Следует разработать план перехода на единый образовательный стандарт для обучения на государственном языке в финансируемых государством и самоуправлениями учреждениях образования и начать его осуществление». В ней не указаны сроки перехода, и можно тешить себя иллюзиями, что это произойдёт ещё не скоро. Однако в 2018 году истекает срок полномочий нынешнего кабинета, а в договоре ясно указано: нужно «разработать план перехода… и начать его осуществление». Так что здесь стоит тот же самый год, только он не так заметен.
– Но ведь, по словам многих сторонников этого перехода, обучение на латышском языке поможет нацменьшинствам лучше выучить язык и быть конкурентоспособными?
– Все эти заявления не подтверждаются фактами. В результатах экзаменов по латышскому языку в школах нацменьшинств никакого улучшения знаний из-за преподавания на латышском вы не заметите. Удельный вес школьников, сдавших экзамен по латышскому языку на две высших категории, начиная с 2007 года, когда его стали сдавать выпускники, прошедшие по системе 60/40 полный цикл обучения, практически не увеличился. Доля выпускников, сдавших экзамен на высшую категорию, возросла в 2010 году с 3,6 до 3,9%, а на обе высшие – с 26,6 до 31,6% по сравнению с «дореформенным» 2004 годом.
В то же время, начиная с 2011 года выпускники стали сдавать экзамен по латышскому языку намного хуже, чем их сверстники, учившиеся до 2004 года.
Объясняется это очень просто: вместо преподавания латышского языка как иностранного его стали преподавать по единой методике с латышскими школами, то есть как родной, хотя ясно, что для русских он таковым не являлся. В прошлом году средний балл у латышских школьников составил около 60%, тогда как у русских – всего 40%, что примерно равносильно твёрдой тройке и уверенной двойке по привычной для моего поколения 5‑балльной системе.
Такая разница в результатах экзамена, учитываемого при поступлении в большинство латвийских вузов, ставит латышских и русских школьников в заведомо неравное положение при занятии мест, финансируемых из госбюджета. Это не улучшение конкурентоспособности, а постановка заведомо неравных групп в равные условия, благоприятные только для одной из них. В вузах нацменьшинства составляют около 20% всех студентов при доле нацменьшинств в 27% в возрастной группе 20–24 года.
– А какие результаты демонстрируют русские школьники по другим предметам?
– Они демонстрируют ухудшение результатов выпускных экзаменов по сравнению с латышами. Например, по математике по Латвии в целом в 2005 году разница в 0,12 балла была в пользу русских выпускников, а в 2014‑м – разница в 0,06 балла уже в пользу латышских школьников. По Риге за этот период преимущество латышских школьников увеличилось с 0,14 до 0,39 балла.
Исходное преимущество русскоговорящей общины в области образования утрачено. Если по переписи населения 1989 года доля нелатышей, имеющих высшее образование, была на 40% выше, чем у латышей, то в 2011 году – на 9% ниже. Интегральный результат «улучшения конкурентоспособности».
– На Ваш взгляд, есть ли надежда, что ситуация когда-нибудь изменится?
– Надежда есть всегда. Хотя разрыв между латышами и русскими в сфере высшего образования растёт, но и абсолютное количество русских людей с высшим образованием тоже растёт, и сейчас оно выше, чем было в советское время. Так что потенциал у русской общины есть, не все же в Ирландию и в Англию уезжают, кто-то и остаётся.
Как известно, застрельщики всех бунтов и перемен – это как раз образованные люди, недовольные существующей ситуацией.
Поэтому когда количество этих недовольных достигнет критической массы, то можно ожидать изменений. Правда, когда это будет, сказать сложно.
